Это была нерпа. Обыкновенная нерпа. Они здесь водятся. Я бивал их с лодки, а потом шарил по дну багром, отыскивая затонувшую тушу. Мы частенько слышим их хриплый лай. И все-таки я не могу отделаться от мысли, что она вернется. В другом обличье.
Однако сейчас я не способен задумываться о смерти, как бы ни таращилась на меня каменная голова. Я сейчас вообще не способен сосредоточиться. Мысли мои порхают беспечно и беспечально.
Нет, я никак не могу настроиться на серьезный лад, а ведь через минуту-другую мне предстоит встать и прочесть старую вступительную молитву. Сегодня в колокол не звонили. В колокол звонят, когда приезжает пастор. Это от меня зависит, когда начать. Последние минуты, как правило, тягостны, нескончаемы, непредсказуемы - какие только дурашливые мысли не проносятся с легким шелестом у меня в голове!
Люди ждут. Я - тоже. Их ожидание словно бы облекается в плоть, и его можно осязать пальцами. А ты сидишь на причетничьем стуле и думаешь Бог знает о чем. Что, если потихоньку приклеить большущую черную бороду и выйти показаться им? Или вдруг взять и закричать петухом? Да, проказливый бесенок тут как тут, снова принялся за свои проделки. Я сижу и чувствую себя балаганным шутом.
Люди ждут. И чем быстрее убегают секунды, тем острее я чую, а сегодня - как никогда, враждебную силу, что подбирается ко мне исподволь со стороны сидящих. На меня будто надвигается великан, медленно, чуть расставив руки, не отводя глаз от моего горла. Я знаю, стоит мне подняться со стула - и схватки не миновать.
Я остаюсь сидеть. Ожидание густеет.
Эта вражья сила, готовая вцепиться мне в глотку, эта смутная вражда исходит не от каких-то определенных лиц, не от моих возможных недругов, которые полагают, что я недостоин отправлять сегодняшнюю службу, пускай это и входит в мои обязанности на острове. Напротив, они даже и не подозревают, какую удушающую силу напустили на меня. И восстает она на меня именно в эти, последние мгновенья, когда тягучее ожидание сплачивает их в сообщество, где мне нет места.
Сообщество - но пока еще не община, ибо община, Нафанаил, она сродни дивной музыке или рассветному чуду, это нечто неземное, непостижимое. Однако по мере того, как ожидание удваивает, утраивает свою хватку, мысли их устремляются в единое русло. Будь я истинным, смиренным слугою церкви, меня это, наверное, вдохновило бы. Я же постигаю это как безмерную враждебность. Ибо кто я, сидящий здесь? Чужак. Мимолетный гость. Странник на земле. Пусть даже я сейчас поднимусь и стану их голосом.