, изданного графом де Кайлюсом в Париже в 1752 г. Действительно, Кайлюс, изучая этрусское искусство, сталкивается с теми же трудностями, что и его современники. Но он более осторожен, чем Винкельман, и его суждения о древностях, которыми он либо владел, либо мог видеть, всегда основательны и точны. Он признает свое невежество, и такие рассуждения, как нижеследующее, могут принадлежать лишь истинному ученому. «В этой области, – пишет Кайлюс, – часто приходится иметь смелость не знать и не стесняться предположений, которые приносят больше чести, чем помпезная демонстрация бесполезной эрудиции». Он понимает значение и необходимость сравнения предметов аналогичных или принадлежащих к одной серии. «Хотелось бы, чтобы документальные свидетельства чаще подкреплялись сравнительным методом, который для антиквария является тем же, чем являются для физика наблюдения и эксперимент». Кайлюс возвращается к той же идее, когда сожалеет, что слишком часто не может решить, следует ли приписывать конкретный предмет египтянам, грекам или этрускам: «Мы находимся не в том положении, чтобы различать произведения этих различных народов, у нас недостаточно предметов для сопоставления».
Те же воззрения позволили аббату Ланци опровергнуть заблуждение, укоренившееся в этрускомании его времени, о том, что все расписные вазы, найденные в итальянской земле, приписывались этрускам. В трех диссертациях, опубликованных им во Франции в 1806 г. под общим названием «Dei vasi antichi dipinti volgarmente chiamati etruschi», мы видим ту же интеллектуальную честность, что и в работах графа де Кайлюса. Значение его выводов велико, поскольку впервые было проведено определенное, хотя по-прежнему не до конца полное, различие между греческой и этрусской керамикой, и эта работа может считаться отправной точкой для современной науки. Аббату Ланци пришлось бороться с очень древним предрассудком, распространенным в обществе. Ведь и Гете писал в своем «Italienische Reise»[6], изданном в 1787 г.: «Теперь этрусские вазы оцениваются очень дорого… Нет ни одного путешественника, который не желал бы их приобрести…» Так, аббат не без грусти замечает: «Non vi é errore piu difficile a sterminare di quello che a radice in una falsa nomenclatura» – «Труднее всего искоренить те ошибки, которые основаны на ложной терминологии». Неверное название, продолжает аббат, все равно что фальшивая монета, пущенная в оборот. Даже если ее признают фальшивой в одной стране, все равно она останется в обращении в другом месте.
Он довольно решительно опровергает представления этрускоманов той эпохи, проведя тщательный анализ ваз и надписей на них. Почему, спрашивает он, мы должны приписывать этрускам предметы, имеющие на себе греческие надписи? С этим доказательством не сразу согласились. Почти невероятное количество прекрасных аттических ваз, извлеченных на свет благодаря раскопкам начала XIX в. в гробницах Вульчи, в самом сердце Тосканы, порождало непрерывные разговоры об этрусских вазах; «этрусская ваза», фигурирующая в одной из лучших новелл Проспера Мериме, конечно, была греческой вазой, сделанной в Греции или в одной из греческих мастерских, процветавших в Южной Италии начиная с IV в. до н. э. И только во второй половине XIX в. с этим заблуждением было покончено, так как в Греции нашли вазы с теми же греческими клеймами, что были и на вазах из тосканских могил.