Этруски: предсказатели будущего (Блок) - страница 78
Рис. 34. Терракотовая плинфа, найденная поблизости от храма в Вейях. Она лежала на гребне крыши храма и служила постаментом для одной из статуй аполлоновской группы.
Наилучшее выражение этрусский анимализм нашел в больших бронзовых скульптурах. Одна из них имеет прославленную историю. Знаменитая волчица, сейчас выставленная в Капитолийском музее в Риме, датируется – как и группа вейянских статуй – самым концом VI в. до н. э. Она была перевезена из Этрурии в Рим, где считалась символом Вечного города. Затем она исчезает – где находилась все это время, остается тайной – и вновь появляется в X в., став гордостью Латеранского дворца. Два близнеца, кормящиеся из сосков волчицы, – работа ренессансного художника. Напряженность и необузданность волчицы сразу же напоминает стиль мастерских в Вейях; возможно, Аполлон и эта бессмертная бронзовая скульптура появились на свет в соседних мастерских.
Вследствие почти тотальной гибели древних росписей фрески из Тарквинии, Кьюси и Орвието представляют собой исключительно интересную и ценную коллекцию (фото 20—27). От картин того времени не осталось практически ничего; дерево и холст, на котором они были нарисованы, погибли во влажном климате Греции и Италии. Лишь в жарком, сухом климате Египта сохранилось несколько очень средних портретов римского периода. Живописное искусство античности известно нам в первую очередь по этрусским гробницам и по росписям в Помпеях и Геркулануме. Несколько случайно сохранившихся фрагментов греческой живописи демонстрируют, что и в этой области греческое искусство зачастую не знало равных. Росписи из римской Кампании – всего лишь его бледная имитация. Этрусское же искусство со всем своим архаизмом, даже находясь под непрерывным эллинским влиянием, ухитрилось оставить печать гениальности на своих шедеврах, образующих запутанные серии и даже сегодня производящих чарующий эффект на зрителя.
Вот что восторженно писал Д.Х. Лоуренс в своей книге «Этрусские местности» после посещения кладбища в Тарквинии:
«Этрусские изображения обладают неким чарующим свойством. Эти леопарды с высунутыми длинными языками, эти морские коньки, эти загнанные олени, пораженные в бок и в шею, – они захватывают наше воображение и больше не покидают его. Мы видим волнистую кромку моря, резвящихся дельфинов, ловкого ныряльщика и малыша, поспешно взбирающегося вслед за ним на скалу. Вот бородатые мужчины лежат за пиршественными столами – как они поднимают таинственное яйцо! И женщины в конических головных уборах, как странно они наклоняются вперед, с позабытой нами нежностью! Нагие рабы весело нагибаются за кувшинами с вином. Их нагота служит им одеждой, более привычной, чем ткани. Изгибы их членов говорят о жизнерадостности, которая еще сильнее ощущается в конечностях танцоров, в больших, длинных руках, вскинутых вверх и полных танца до самых кончиков пальцев, танца, который клокочет в них, как течение в море, словно через них проносится течение какой-то иной, сильной жизни, столь отличной от наших нынешних вялых течений, будто они черпают свою энергию из иных глубин, нам недоступных».