— Да-а, ну конечно, прямо так всё и будет хорошо… — тянула Дана в ответ на его бессодержательные утешения, давясь плачем. — Я ведь спрашивала у кристалла про ваше будущее, если хотите знать… Всё боялась вам рассказывать, всё надеялась, кристалл врёт… Я уже целый месяц смотрю в него с одним и тем же вопросом. И знаете, что я вижу? Там сплошной снег, и холод, и каменюки какие-то уродские. И вы там лежите на снегу, и никого вокруг нет, а возле вашей головы кровь, понимаете, кровь! Огромнейшая лужа крови, она пропитала весь снег кругом… И я каждый раз только это и вижу… Только это…
Её колотило от рыданий. Штернберг держал её пылающее лицо в своих холодных ладонях и просто погибал от ужаса перед тем, что из-за него она так мучается.
— Ну ты что… Ну не надо… Ну хорошая моя… Да ерунду тебе эта стекляшка показала, ну кто мне что сделает… Да я ж всё заранее узнаю, кто бы что ни задумал… Чепуха какая… ведь полная же чепуха… Меня как-то раз в Мюнхене под Рождество один снайпер попытался вот так же на снег уложить. Я знаешь что сделал? Пришёл в ту квартиру, где он сидел — подкарауливал, значит, когда я по площади пройдусь, а в квартире даже обоев не было, только газеты наклеены, на них везде напечатан лик фюрера, и по этому лику, представляешь, вот такие тараканы ползают, я не вру, вот такие… Шороху из-за них было, он даже не услышал, как я вошёл. Сидит себе с винтовочкой у открытого окна. А я подхожу к этому продрогшему бедолаге и предлагаю ему вместе в кофейню спуститься, что внизу, в цокольном этаже. Вот так…
— И он пошёл? — спросила Дана, улыбаясь сквозь слёзы.
— Нет. Обидно, правда? Испугался, болван. Винтовку свою в окошко выронил. И до сих пор, наверное, заикается…
Они смотрели друг другу в глаза, почти соприкасаясь носами. Штернберг чувствовал, что словно целиком окунается в распахнутый навстречу светлый изумрудный взгляд, казалось исцеляющий его от уродства.
— Послушай… Тебе нельзя сейчас находиться рядом со мной, это слишком опасно. Знаешь, я ведь невероятный эгоист, на самом-то деле. Спасая тебя, я спасаю себя. Пока ты будешь в безопасности, со мной тоже всё будет в порядке. Что бы ни случилось. Обещаю.
— Я не смогу без вас, — пробормотала Дана, по-детски шмыгая носом.
— Это же не навсегда, — попытался заверить её Штернберг.
Всего остального он, наверное, не должен был говорить, чтобы не подвергать возможной опасности тех других, кто тоже был для него бесценен, — и чтобы не лишать свою ученицу свободы, — но, не удержавшись, произнёс:
— Сначала тебе придётся почаще менять отели, на той карте, которую ты возьмёшь с собой, я отмечу самые безопасные места. Потом, разумеется, ты будешь вправе поехать куда угодно. Но… если хотя бы месяц за тобой не будет никакой слежки, включая астральную и ментальную — помнишь, как их определять и как от них оторваться? — вот тогда ты можешь смело направляться в то место, куда я всегда возвращаюсь. Через месяц или через полгода, не знаю когда, но я обязательно туда приеду. Хотя бы ненадолго. Что бы здесь, в рейхе, ни происходило. Вот адрес: Вальденбург, Розенштрассе, семь. Вальденбург, это в Базель-Ланде. Легко запомнить. Улица роз, счастливое число. Люди, которые проживают по этому адресу, всегда с большой охотой помогают бывшим узникам концлагерей. Они, кстати, подскажут тебе, где можно удалить татуировку на руке, а до того следи за тем, чтобы она никому не попадалась на глаза. Возможно, с первого взгляда эти люди покажутся тебе слишком строгими, даже суровыми, но ты не пугайся, это просто некоторый излишек порядочности. И девочка у них просто прелесть, она тебе обязательно понравится… Только ни в коем случае не говори им, что это я тебя направил. Ну хотя бы на первых порах не говори… Запомнила? Базель-Ланд, Вальденбург, Розенштрассе, семь.