В это самое время в лунную ночь выполз из маленького домика кладбищенский сторож, порядком подзаправившийся и оттого мерно раскачивающийся в такт неверным шагам. Сторожу несвоевременно взбрело в голову проверить, не появилась ли вновь на стене церкви на краю кладбища богохульная надпись «Христос — жид». Старик знал, что надпись поздними вечерами аккуратно подновляют поганцы из Гитлерюгенда, и клялся, что когда-нибудь непременно поймает паршивцев и назидательно выдерет их веником из ядрёной кладбищенской крапивы. И вот сторож направился к церкви, пьяный, как змий, так что ноги понесли его не туда, куда нужно, а в сторону вовсе даже противоположенную. Сторож, седой как лунь, длинновласый, с апостольской бородой, в выпростанной белой рубахе, нёс в руке кольцо с единственным, но очень внушительным ключом от своего дома, и глаза старика от благотворного принятия на грудь горели неугасимым светом. Проплыв мимо замшелых крестов и обогнув мраморного ангела, старик встал как вкопанный: открывшееся зрелище только спьяну и могло примерещиться.
Старательный унтерштурмфюрер, кстати, получивший воспитание в строгой католической семье, едва нашёл в себе силы приподняться повыше на руках, чтобы взглянуть на возникшую невесть откуда странную белую фигуру. Ничего толком не соображая, он глянул и обомлел: перед ним стоял, несомненно, святой Пётр, Ключник, с лунным нимбом вокруг главы, с гневно горящими глазами, указующий перстом в небеса и нараспев произносящий что-то на языке ангелов.
У несчастного молодого человека весь огонь в крови мигом обратился в лёд — он разом вспомнил суровые родительские наставления, гласившие, что святые и весь сонм херувимов следят за каждым его шагом. Напрочь забыв про напуганную жену, а уж тем более про намерение осчастливить рейх новорождённым героем, офицерик подхватил штаны и ринулся сквозь кусты очертя голову, в ужасе вовсе не разбирая дороги. Очень скоро он свалился в свежевырытую под могилу яму, да так неудачно, что сломал ногу в двух местах. Бедняга настолько ошалел, что представил, будто земля под ним разверзлась, не вынеся его позора, и закричал предсмертным криком, а потом увидел ровные стены могилы в торчащих обрубках корней, звёздное небо и болтающуюся на ветке фуражку с серебристым черепом. Молодой человек сидел голой задницей на холодной кладбищенской земле, держался за сломанную ногу и рыдал в голос, вымаливая у Боженьки прощение за непотребство.
Больше полугода офицерик ходил на костылях, а затем ещё года два хромал, как имперский министр пропаганды доктор Геббельс. Остаётся добавить, что в ту злосчастную ночь молодая жена эсэсовца всё ж таки понесла, и в должный срок у неё благополучно родился здоровый ребёночек, но, когда ребёночек стал подрастать, выяснилось, что одна ножка у него короче другой, и он будет хроменьким, как его незадачливый папаша, только на всю жизнь.