По короткому строю прошла лёгкая рябь — все, усмехаясь, оглядывались на хронического враля Пфайфера, уже всему отделению растрезвонившего о том, что звание командира будет не ниже группенфюрера. Радемахер спросил шёпотом:
— Пауль, это и есть твой генерал?
— А-атставить разговоры! — гаркнул на него Фрибель. — Вам тут не рождественский базар! Распустились! Стадо макак на вольном выпасе! Всем заткнуться и слушать сюда! Оберштурмбанфюрер фон Штернберг — особоуполномоченный рейхсфюрера! Все запомнили? Вы, тухлые головы, бочковые селёдки! От вас требуется железная дисциплина! Никакого раздолбайства! Никакого самовольства! С этого дня всякий нарушитель дисциплины немедля отправляется на фронт! Если какой-нибудь говнюк опозорится перед уполномоченным, то будет гнить в окопах и подставлять задницу под русские пули!
Солдаты переглядывались. Пфайфер имел вид торжествующий — всё-таки впервые он со своей болтовнёй оказался как никогда близок к истине.
— Смир-рна! — засипел Фрибель и шумно прочистил горло. — Внимание! Перед оберштурмбанфюрером — не трепаться в строю! Стоять руки по швам! И не шляться перед ним вразвалку, как у вас тут заведено! Прямо беременные индюки! Едва копыта переставляете! — Фрибель продолжал пополнять анналы унтер-офицерского красноречия. Солдаты проглатывали смешки, воображая копытных индюков. — Строевой шаг! — хрипел Фрибель. — Какого чёрта я должен вам про это напоминать? Вы плетётесь, как супоросые свиньи! Всем внимание! Слушай мою команду! Нале-е — во! Шаго-ом — марш! А-атставить! Это что за сортирная походочка? — Фрибель очень натурально изобразил вялую пробежечку пьяного, спешащего в нужник. — Вы способны ноги от земли отодрать? Внимание! Слушай сюда! Одной ногой — раз! Второй ногой — два! — самозабвенно печатал шаг шарфюрер. — Третьей ногой — три!
— Четвёртой ногой — четыре, — в полной тишине радостно закончил Эрвин, и все солдаты повалились друг на друга, изнемогая от хохота.
Адлерштайн
18 октября 1944 года
Утром обещанный особоуполномоченный рейхсфюрера так и не приехал. Отделение получило наряд на уже ставшую привычной разгрузку автомашин — почти каждый день в расположение прибывали грузовики с ящиками, чаще деревянными, иногда металлическими. Эти ящики нужно было перетаскивать в складские блоки, а изредка — и тогда рядом непременно дежурила пара-тройка офицеров из штаба — в подвал дворца. Что находилось в ящиках, солдатам, разумеется, знать было не положено. Пфайфер божился, что якобы подсмотрел однажды, как офицеры вскрыли один ящик, и внутри оказались переложенные ватой человеческие кости с прицепленными к ним бирками, а в другой раз будто бы приметил, что из металлических контейнеров извлекали стеклянные пузыри с прозрачной жидкостью, в ней что-то плавало («Человеческие зародыши!» — делал страшные глаза Пфайфер) — солдаты над всем этим от души потешались. Пфайфер с такой же убеждённостью как-то рассказывал, будто в подвалах штаба водятся крысы размером с собаку и что у коменданта расположения (в нижних карманах кителя нескромно носившего по фляжке со шнапсом и оттого получившего среди солдат прозвище «Бомбовоз») под чёрной повязкой (он воевал всю Великую войну) скрыт механический глаз, которым он прекрасно видит в полнейшей темноте.