Я направился прямо на наше с доктором излюбленное укромное местечко. Оттуда открывался прекрасный обзор: движущиеся дорожки, пропускные турникеты с никелированными решетками-вертушками, вроде тех, что устанавливают в банках. Каждый турникет обслуживался целой бригадой секьюрити, укомплектованной мужским и женским персоналом самой блестящей внешности и спортивной стати. Охрана работала виртуозно. Вещи и их владельцы досматривались с ловкостью и сноровкой цирковых иллюзионистов. Оружие, холодное и огнестрельное, отправлялось на хранение в специальные стеллажи, расположенные за стойкой. Каждая «входящая и выходящая личность» в обязательном порядке проходила компьютерную идентификацию. Движение происходило равномерно, практически без задержек. В процедуре была своя элегантность и даже шик. Никакой рутины, придирок, полицейщины, хотя бы намека на ущемление человеческого достоинства. Напротив, внимание, которое оказывалось гражданам Москвы и гостям, напоминало торжественное священнодействие почетного караула, своего рода ритуальное «добро пожаловать». Обстановка самая свободная, на лицах написано искреннее радушие. Сам я, когда не попадал в Москву через подземный туннель в машине с Папой и Мамой, неоднократно проходил здесь контроль и всякий раз смеялся шуткам, которыми так и сыпали дежурные офицеры службы безопасности. Публика автоматически заражалась этим настроением и тоже начинала каламбурить. Таким образом, перед тем, как попасть в Москву, за те несколько минут, пока человек проходил КПП, он как бы начинал ощущать особый дух, царивший внутри уникального градостроительного комплекса, — его дружескую, праздничную атмосферу. Монастырь со своим уставом. Что-то вроде райского ашрама.
Едва я уселся за столик, возле меня уже стоял предельно любезный официант.
— Чего изволите?
Сначала я хотел дождаться доктора, но передумал и, слегка прищелкнув пальцами, с улыбкой сказал:
— Один. Двойной. Погорячее, да чтобы с пенкой, с пенкой… И, пожалуй, рюмку ликера, лимонного, что ли.
— Момент! — ответил официант и исчез.
Не успел я задуматься, как передо мной уже стояла чашка с дымящимся благородным напитком и рюмка с веселым желтеньким ликером. Я тут же поднял чашку, поднес ко рту и едва коснулся губами густой и пахучей кофейной пенки. Трудно сказать, что лучше: обонять кофе или наслаждаться его вкусом. Впрочем, это, конечно, как говорится, не вопрос.
Я глядел сквозь прозрачные стены кафетерия на людей, проплывающих мимо на движущихся дорожках, пил ликер, и мне стало мерещиться, будто я засыпаю. Но я, конечно, не спал. Мне припоминались тысячи разных вещей. Мелькали мысли о Майе, о записке, о маршале Севе, о шатенке с ничего не обещающими изумрудными глазами, о Деревне, о Косточке и Александре…