Сын и вовсе махнул на меня рукой.
— Ладно, — примирительно сказал я, — утро вечера мудренее. Наверное, я объелся за ужином сладкого, глотнул ликера и действительно потерял способность соображать… Завтра мы решим все проблемы. Непременно. Вот увидишь!.. А вы с Косточкой обязательно помиритесь и станете еще большими друзьями. А если он не захочет мириться, — прибавил я, — невелика беда, подружишься еще с кем-нибудь. Спокойной ночи.
— А у тебя есть друзья? — вдруг спросил Александр. — Есть настоящий друг?
Вопрос сына поставил меня в тупик.
— Конечно, — тем не менее ответил я, стараясь чтобы мой голос звучал возможно бодрей. — Например, Мама — она моя настоящая и притом старинная подруга.
Сын молчал, но улыбка на его губах показалась мне нехорошей. Мне даже сделалось как-то не по себе. Я, конечно, понимал, что «друзья» в его представлении это совсем не то, что родственники, коллеги или знакомые. Нет, я не мог ответить на его вопрос утвердительно. У меня не было ни друга, ни подруги. Была только мечта.
— А если честно, Александр, — поспешно исправился я, помня, что всегда должен быть с сыном правдивым, — наверное, у меня действительно нет такого друга. Я всегда лишь мечтал об этом.
— Как же так, папочка?
— Видно, не сложилось. Не судьба, как говорится, — грустно пошутил я. — Может, еще повезет, а? Вот ты подрастешь, и мы сделаемся с тобой настоящими товарищами…
— Спокойной ночи, — сказал сын.
У меня сжало горло: таким невыносимо равнодушным был его тон. Я наклонился и поцеловал его в щеку. Мне показалось, он вздрогнул. Как будто хотел от меня отстраниться.
— Дать тебе твоего раненого Братца Кролика? — спросил я.
Плюшевая игрушка лежала на подоконнике.
— Нет, — сквозь зубы молвил Александр.
Конечно, я разговаривал с ним, как с ребенком и ничего не мог с собой поделать. И он это почувствовал. Я вышел.
Спать не хотелось. Некоторое время я слонялся по дому, рассматривая развешанные по стенам навигационные приборы. Два жирных мастино неотступно таскались следом за мной. Впрочем, со стороны могло показаться, что это я таскаюсь за ними.
Поднявшись на второй этаж, я услышал бархатистый голос дяди Володи. У него всегда голос делается бархатистым и певучим, когда он окружен маленькими слушателями и вдохновенно им о чем-нибудь повествует. Через приоткрытую дверь игровой комнаты я увидел его самого, расхаживающего взад и вперед. На ковре были разбросаны подушки, через которые он всякий раз аккуратно переступал. На одном диване сидела неподвижная, точно кукла, Зизи и задумчиво следила за передвижениями дяди Володи. На другом, задрав ноги на спинку, помещался Косточка и время от времени с усмешкой отпускал отдельные реплики по ходу вдохновенной речи «друга детей».