Хозяин постучал палкой по острым коленям.
— Эй ты, свечник, подымайся! Поразмыслим, что с тобой делать.
Человек проворно вскочил, вышел из загородки и поднялся в горницу вместе с хозяином и полицейским. Там он осторожно сел на стул — видно, сморила его усталость — и сказал:
— Дайте мне хлеба, живот подвело.
С разрешения полицейского работник развязал человеку руки, и тот принялся уписывать хлеб с молоком.
На дворе собирали в дорогу гостя из полиции: у лошади отобрали сено, дали ей овсяную болтушку, в телегу положили охапку пахучего клевера, хозяйка сунула туда же несколько мешков и узелки. Вывели незнакомца, снова скрутили ему руки и взвалили на телегу.
— Вяжи, вяжи потуже, не зевай, смотри, — наставлял полицейского хозяин.
— Не бойся, дружище. Не впервой вяжу. Да и зря, что ли, шпалёр при мне?
Он постучал рукой по кобуре, висевшей на поясе, и отстегнул у неё верх.
Человек с непокрытой головой сидел на телеге, солнце светило прямо в лицо. Хозяин нахлобучил ему шапку.
— Ты у меня смотри, сиди смирно, — говорил полицейский незнакомцу. — У меня кольт что пушка, восьмизарядный!
Он гордо постучал по кобуре и залез на охапку сена. Арестованный сел пониже, у него в ногах.
Попрощались — «С богом!». Телега тронулась. Хозяину, видно, не терпелось ещё что-то молвить полицейскому напоследок, да не посмел — вдруг услышат работники. Полицейский понял хозяина без слов: езжай лесом, там и пристрели.
Тарахтя, выехали за ворота. Лошадиные ноги с белыми отметинами бойко мелькали по дороге, большая рогатая тень неслась всё дальше и дальше к деревне. Вскоре на телеге завязалась беседа, порой слышался даже смех.
— Кобыла твоя на ноги резва, — похвалил лошадь незнакомец, — с виду-то старая, кляча клячей, а бежит как жеребец-второгодок.
— Да, живая коняка, хулить не приходится. Бежит не хуже оленя, — согласился полицейский. — Раньше у меня лошади не было, только вот нынче весной купил. Разве ж пешком всюду поспеешь? Беготни у нашего брата ох как много.
— Да, не мало, поди, время нынче такое!
Проехали ещё, полицейский спросил:
— Может, неловко тебе ехать — связанному. Хочешь, попону накину?
Но человек не захотел попоны.
— Чего уж тут — неловко, — буркнул он. — Коли с полицией едешь — всем известно: руки скручены. А вот я, будь полицейским, стыдился бы людям руки вязать. У самого пушка болтается, а всё боится — вяжет. Я-то не сбегу, на мне никакого злодейства нет!
И разошёлся:
— И если даже связали да повезли — тут никакого стыда нет. Невинного скорее посадят, чем шельму. А поджигатель и вообще-то не бог весть какой злодей. По-моему, поджог вовсе не преступление! Есть суд по закону, а есть и самосуд. Куда лучше самому расправиться, чем. других заставлять. Небось не подожгут, если сам того не заслужил! Такой суд для богатых заведён испокон веку, он что Библия, древний, А бедняку суд и вовсе не нужен, никто его, бедняка, не ограбит, а правды ему и в суде не сыскать. Ежели нынче насчёт бога разобрались, что он для обмана поставлен — народ морочить, так и насчёт суда тоже разберутся. Надо, чтобы люди сами могли своего врага судить. В судах вот где больше всего несправедливости. Из-за судов и преступления не кончаются. Не так наказывают, как нужно.