— Их перебили там раньше, господин штандартенфюрер! — доложил Хенке. — Еще до него… А за последние месяцы там убиты только трое… Славяне…
— За что же славяне убили своих? — спросил Реттгер Смурова. — По какому еще обычаю?
— По тому же самому русскому обычаю, господин полковник. Измена и предательство для русского человека — самое страшное преступление. Они были предателями…
— Это были твои люди, что ли, Хенке?
— Так точно, господин штандартенфюрер…
В дверь снова постучали. Вошли Штурц и переводчик.
— А, Вирклих… На, переведи! И не торопись…
Вирклих взял листовку и начал медленно переводить:
«Товарищи! Братья! Друзья!
Наша славная Красная Армия продолжает победно наступать! Уже полностью освобождена от немецко-фашистских захватчиков вся территория нашей Советской Родины! Освобождены и другие славянские страны. Миллионы фашистских поработителей сложили свои головы на нашей земле! Уничтожены и захвачены тысячи и тысячи вражеских самолетов и танков. А сегодня оперативная сводка советского командования сообщает, что наши доблестные войска после кровопролитных сражений овладели столицей Германии — Берлином!
Бои перешли на территорию фашистской Германии. Еще несколько месяцев борьбы — и настанет полная победа и наше освобождение! Мужайтесь! Не падайте духом! Берегите себя! Нас не забудут и не оставят на этом проклятом острове!
Да здравствует грядущая победа!»
— Что скажешь, Хенке? — спросил удовлетворенный Реттгер. — Что нам предпринять дальше?
— Теперь мы перевернем славянский лагерь вверх дном, господин штандартенфюрер! — поспешил ответить Хенке, довольный, что листовка наконец найдена и гроза со стороны штандартенфюрера миновала. — Разыщем всех, кто занимается этим делом, кто пишет такие наглые воззвания, кто распространяет их. Будьте уверены, господин штандартенфюрер, до всех докопаемся! И пощады никому не будет!..
Реттгер недовольно поджал губы.
— А что скажешь ты, Штурц?
— Я предпочитаю действовать по вашим указаниям, господин штандартенфюрер! — отрапортовал Штурц. — Уничтожим поголовно всех замешанных в этой организации! Чтобы не осталось и следа, как вы выразились!..
— Ого, как вы оба разошлись, — поморщился Реттгер. — Но оба вы плохо, видно, думали, когда слушали… Этак вы переломаете столько рук, что и работать будет некому. — Реттгер взглянул на Смурова. — А что думаешь об этом ты, староста? Тебе ведь тоже отвечать за это придется.
— Мое мнение разойдется с вашим, господин полковник.
— Ничего. Я разрешаю тебе высказаться так, как ты думаешь. Мне надо тебя послушать.
— Я думаю, господин полковник, что в этом деле вреда никому никакого. Ясно, что написал это какой-то отчаявшийся одиночка. Захотел подбодрить себя и своих товарищей. И это — хорошо. Меньше будут от отчаяния лезть на конвоиров, нарочно подставлять себя под пули… Будут на что-то надеяться. И даже лучше работать. Какой же и кому от этого вред, господин полковник? И отвечать мне в этом не за что…