Когда корабль вернулся в Шамбалу и бросил якорь в просторной гавани, Конан достиг пределов своего терпения. Было темно и тихо; новая луна — тонкий серебряный полумесяц — висела низко на западе, освещая все слабым призрачным светом. Скоро она должна была зайти. Такую ночь народы Запада называли ночью плутовской луны, потому что из-за слабого освещения она весьма подходила для разбойников с большой дороги, воров и убийц. Склонившись на весла, Конан и Джума притворялись спящими, а на самом деле обсуждали план побега с рабами-мерувийцами.
На галере ноги рабов не были закованы. Но на руках у каждого были наручники, соединенные цепью, и эта цепь была пропущена через железное кольцо, которое свободно скользило по веслу. Однако его скольжение ограничивалось лопастью весла с одной стороны и полосой свинца, оковывающей весло, с противоположной стороны. Эта полоса, прочно прикрепленная к веслу железным шипом, служила противовесом лопасти весла. Конан сотни раз проверял прочность цепи, наручников и кольца, однако они не поддавались даже его чудовищной силе, закаленной семью днями работы на веслах. Но все равно он грозным шепотом уговаривал товарищей-рабов устроить бунт.
— Если нам удастся стащить Гортангпо к нам вниз, — говорил он, — мы разорвем его на части зубами и ногтями. А у него при себе ключи от наших оков. Пока мы будем освобождаться от наручников, матросы перебьют некоторую часть рабов, но как только мы будем свободны, нас будет пятеро или шестеро на одного…
— Не говори об этом! — прошипел ближайший мерувиец. — Не смей об этом даже думать!
— Ты не хочешь освободиться? — изумленно спросил Конан.
— Нет! От одних только разговоров о таком насилии мои кости превращаются в воду.
— И мои, — сказал другой. — Наши тяготы и страдания предписаны нам богами как наказание за дурные поступки в предыдущей жизни. Противиться им не только бесполезно, но очень грешно. Прошу тебя, варвар, прекратить ужасные речи и смиренно принять свою судьбу.
Такое поведение было противно самому существу Конана. Джума тоже не был человеком, готовым безропотно склониться под ударами рока. Но мерувийцы отказывались их слушать. Даже Ташуданг, обычно болтливый и дружелюбный в отличие от других мерувийцев, умолял Конана не делать ничего, что разъярит надсмотрщика Гортангпо или навлечет на них еще худшую божественную кару, чем то наказание, которому боги их уже подвергли.
Разговоры Конана были прерваны свистом бича. Разбуженный голосами Гортангпо прокрался по сходням в темноте. Из нескольких подслушанных слов он заключил, что готовится восстание. Его бич взвился в воздух и опустился на плечи Конана.