— Каждый раз, когда вас вижу… Я еще много таких историй знаю. Но с вами это уже не связано.
Шрамм стряхнул горькие мысли, сосредоточился.
— В детстве всем нам при существующей тогда системе внушали категорический императив, безусловное жизненное кредо, которое можно низвести до простейшей формулы: «существуя — сгорать». Сгорать за идеи партии…
— Как Пиросмани? — холодно уточнил Карим.
— Что? — не понял Шрамм. — Ах, вы об этом…
Карим имел в виду больного по кличке Пиросмани, который по своей приверженности к пиромании поджигал все, что могло гореть, — как только ухитрялся достать спички.
— У него другое: «существуя — сжигать», — сдержанно пошутил доктор. — Но мы, кажется, отвлеклись, милый друг.
— У меня все мысли интересные, — холодно предупредил Карим. — Просто они никому не нужны. А не нужны они потому, что они правильные. Поэтому я здесь, и я одинок… Если б мне дали развернуться, выделили в мое распоряжение хотя бы сто человек, я бы смог перевернуть человеческое сознание.
Когда Аделаида привела очередного больного, доктор сказал:
— Предыдущему пропишите усиленную дозу пирогенала.
— Он вроде бы пока ничего, спокойный, — аккуратно заметила она.
— Он уже на подходе, — небрежно ответил Шрамм.
Следующему больному, Автандилу Цуладзе, Шрамм задумал устроить «прочистку мозга». Чем больше «сажи», тем настойчивее надо чистить психические тягостные воспоминания. У каждого шизофреника есть вытесненные в бессознательное и рвущиеся подспудно наружу аффективные переживания.
— Что вас беспокоит? — после «сеанса» спросил Иосиф Георгиевич. — Мне сказали, что вы мечетесь, ходите взад-вперед, будто не можете найти себе места.
— Здесь, доктор, действительно нет мне места. Мое место… далеко отсюда. И роль предначертана иная, а не та, что вы мне навязываете: валяться на кровати в вашей лечебнице. Вы маленький узурпатор, в ваших руках — жизни и судьбы.
— Оставим это, — как можно мягче попросил доктор, усмехнувшись про себя: «Еще один мессия».
— Оставим, — согласился Автандил.
— У вас не бывает смутных ощущений, позывов совершить нечто ужасное? Скажем, давным-давно вы пережили что-то тяжелое, ужасное, отвратительное, гадкое.
— Есть такое, — сразу же сознался Автандил.
— И какое же? — спросил доктор дружелюбно и заинтересованно.
— Мне хочется снять с вас золотые очки и раздавить их своим солдатским ботинком.
— За что?! — поразился доктор.
— За то, что после той встречи с вами меня рвало. Вы мне прописали какую-то гадость… Кстати, ботинки, которые мне выдали, мне тоже не нравятся. Их уже носил солдат из соседнего полка. Я это точно знаю. Он умер, а ботинки мне достались. Вы, наверное, хотите, чтобы он приходил ко мне по ночам и требовал вернуть их обратно?