— А, вот кто у нас тут… Военврач Синицын Костя. Собственной персоной… Отбиваешь у командира женщину? — сурово вопросил он.
Костя замер в позе «вольно». Чертовски дурацкая ситуация получилась. И зачем Ольге нужно было открывать дверь? Столкнуть двух мужиков…
— Я, пожалуй, пойду, — пробормотал он, но Ольга воспротивилась:
— Не уходи!
— Демонстрируешь характер — с прицелом на будущее? — смело спросил Костя.
Командиру фраза понравилась. Он шагнул в комнату.
— Ну что, хозяйка, не выгоняешь?
— Присаживайтесь, товарищ подполковник. Это же служебное помещение. Как я могу запретить? — холодно ответила Ольга.
Командир сел за стол, стул под ним жалобно скрипнул.
— Вот невестушка у меня… Характер — кремень. Обломает, чувствую, как солдата-первогодка. Как ты думаешь, Костя, у кого характер должен быть крепче: у мужчины или у женщины?.. Не знаешь? И я не знаю. Хотя на примере Ольги скажу, что совсем неплохо, если женщина неприступная как скала. А ты лезешь, рискуя каждое мгновение сорваться и свернуть шею. Но зато когда доберешься…
Ольга поставила перед Лаврентьевым стакан, но он отказался:
— Нет, пить не буду. Я уж лучше чайку.
— Чая нет, — печально произнесла Оля. Она уже пожалела, что открыла дверь.
— Это не проблема. — Евгений Иванович снял телефонную трубку. — Не «чего хочешь», а представляться надо установленным позывным. Вот тебе и «ой»! — сурово отчитал он телефонистку. — Дай столовую!.. Марь Сергеевна, организуй нам чайку! Да, в штаб…
Повисла долгая тишина. Костя теребил клочок газеты, Ольга смотрела куда-то в сторону. Лаврентьев взглянул на них, покачал головой, неторопливо поднялся.
— Ладно, не буду ждать. Недосуг…
Ольга с Костей вскочили, проводили командира взглядом. А тут и Марья Сергеевна заявилась с чаем, водрузила на стол, сладко приговаривая:
— Вот, специальной, командирской заварки… А сам-то придет?
— Придет-придет, — ответила Ольга. — Спасибо вам, Марья Сергеевна.
Женщина притворила за собой дверь, Костя тоже поднялся.
— А как же чай? — растерянно спросила Ольга.
— Спасибо, не хочется, — тихо ответил он и ушел.
На столе остались чайник с никому не нужным чаем и две бутылки.
Ольга повернула ключ в замке, выключила свет, бросилась на диван и, зарывшись лицом в подушку, расплакалась. Весь мир казался ей ничтожным, скупым, отвратительным и жестоким.
«Дура я, дура», — повторяла она, вздрагивая от рыданий, кусала уголок подушки, чтобы заглушить всхлипы; и слезы ручьями лились, а черствая, сухая наволочка набухала, становясь мягкой и теплой…
Костя, нахохлившись, пытался уснуть, но, поворочавшись на постели, включил свет, достал бумагу и стал писать стихи. Но мир не узнал их — все написанное Костя через час разорвал на мелкие кусочки.