До трех часов ночи наблюдаю больного в отделении. Не кровит.
На следующее утро
Телефонный звонок:
— Доктор, срочно! Больному плохо!
Бегу.
Ноги в кеды, взгляд на часы — шесть тридцать. Чувство сожаления по поводу потерянного часа сна, бег.
Больной сидит… В цистостомическом мешке — кровь. Чистая кровь, с умеренными сгустками… Бледный, холодный пот, пульс част и сбивается… Давление падает… Не к месту вспоминается пост коллеги, где был такой окрик: «Ответственный дежурный, в шоковый зал реанимации!» Но нет у нас шокового зала реанимации, мы — плановое учреждение… Да и звать самого себя к больному как-то глупо.
— Анестов сюда. Дежурного терапевта. Срочно готовьте плазму, совместите четыре единицы крови. Операционную!
— Четыре?
— Да, он литр потерял.
— Тогда единицы хватит…
— Он еще потеряет, ДВС в ходу… — В нефростомическом мешке те же сгустки. ДВС — синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания — это хабах. Это хуже, чем хабах. Это… Впрочем, не будем ругаться, больница этого не любит. Больница — как татами, ее уважать надо.
В это время появляется зав. отделением. Ну, слава богу.
Реанимация, промывание пузыря, одномоментно работают анесты (анестезиологи-реаниматологи): подогревается плазма, струйно вводится эритроцитарная масса…
Консилиум. Экстренный
— Надо оперировать.
— ДВС в ходу… Он будет кровить, а мы не остановим.
— Откуда он кровит-то? — это я задаю малость истеричный вопрос, потому что трубка стоит правильно, потому что сразу после цистостомии он не кровил, клянусь бородой моего отца!
— Диланян, это ДВС. Он так кровит не из большого сосуда. Нефростома стоит правильно, — говорит Клирашев как-то тихо, мол, не психуй.
— В общем, я восстанавливаю ОЦК, налаживаю систему промывки, там посмотрим, — Лаффиуллин безуспешно пытается запихнуть-таки катетер.
— Давай. Пока общий анализ крови, биохимию, коагулограмму, анализ из стом…
— Твою мать! — ругается Лаффиуллин. — Ложный ход сделал!
— Ничего. Вынимай проводник, смотри, хоть в пузырь попал?
— В пузырь, — облегченно улыбается Лаффиуллин. — Можно систему наладить.
— Езжай домой, Диланян. Нормально все будет. — Клирашев смотрит на меня, молча берет меня за плечо и выпроваживает в курилку. — Дай сигаретку.
— Вы же не курите?
— Дай, тебе говорю… — Закуривает.
— Диланян. Ты врач. Ты печатаешься в Европе, делаешь хорошие операции. Но запомни на всю оставшуюся жизнь: ты будешь их оперировать, а они будут умирать. Ты будешь все делать правильно, а они будут кровить. Ты назначишь все правильно, по протоколам, а они не среагируют на твое лечение. В одном случае из тысячи ты ничего не сможешь сделать. Учись отпускать их.