Я пожевал что-то на кухне. Потом нашел свой древний серебристый кассетный магнитофон «Шарп», включил его. Он все еще, с шипением, но работал. Достал с полки пыльную кассету «Дип Перпл». Голос Каведэйла напоминал тяжелую морскую волну.
Вновь проходя мимо спальни, я заметил, что мать проснулась – она лежала на боку лицом к выходу из спальни. Я присмотрелся – глаза открыты; не мигая, она смотрит на меня. Я вздрогнул, понимая, что человек не может так долго не моргать. Но взгляд ее был живой. В этот момент мать медленно мигнула. Затем, немного пожевав губами, что-то произнесла.
Я не понял. Кажется, она сообщала мне нечто обыденное, вроде: «Уже два часа, обед разогреть, что ли…»
Потом мама зевнула – энергично и аппетитно, совсем как проснувшийся здоровый человек.
– Ну как ты, мам, – спросил я, входя в спальню, – голова не болит?
Она молчала, кусая изнутри щеку.
– Есть хочешь?
Мать стала что-то буднично говорить, протягивая ко мне руку. И каждый раз отвечала утвердительно почти на все, что я спрашивал. Есть? Да. Жарко? Да. Пить? Да. Я дал ей нужные таблетки и витамины, она самостоятельно запила их водой из чашки. Это были важные таблетки для восстановления памяти, как объяснил мне отец, именно о них говорил ему доктор. Затем я принес ей на тарелке кусочки отварной телятины. Мама брала кусочки мяса левой рукой – правая у нее почти не двигалась, – немного пожевала, потом отпила из чашки сока. Все это молча, в задумчивости. Я отнес посуду на кухню.
Стало тихо. Я сидел в своей комнате, листал Чехова. Начал читать рассказ о студенте, который сошел с ума после свидания в борделе с проститутками.
Услышал какое-то бормотание.
Зашел в спальню. Мать что-то беспокоило. Она ерзала на постели, скребя левой рукой по телу и простыне. Указывала на окно в спальне, что-то поясняя короткими обрывочными фразами.
– Что, мама? – спросил я. – Шторы? Открыть шторы на окнах?
Мне показалось, она кивнула. Шторы на окне в спальне были плотные, солнце бы напекло комнату, если бы их не было. Я раздвинул шторы, как она хотела. Но мать раздраженно замотала головой, зашевелилась сильнее и почти сбросила с себя простыню.
– Душно? Окно открыть?
– Да, жда, открыть, свет, свет включи, света, выгони…
Я не понимал, что она имеет в виду. Включить свет? Зачем, днем? Я включил свет в люстре.
– Да нет же! – сжав челюсти, она сильно крутила головой.
– Голова? Может, у тебя болит голова? – я взял с трельяжа таблетки от головной боли.
– Нет!
В ней словно что-то скрежетало и лезло наружу, напряглись и исказились мышцы лица.
– Нет, не свет, убери… – выдохнула она и опять указала на окно. Я чувствовал, что сам начинаю раздражаться, одновременно ощущая прилив тревоги. Больше всего пугает невозможность понять какое-либо событие, и то, что не можешь на него повлиять.