– Как умерла? – снова спросил отец.
– Да все уже… – говорил я, – ничего не сделаешь, так уж случилось, папа, понимаешь, ну что тут?
Уже наверху я подумал, что теперь мать мертвая и отцу не надо за ней одному ухаживать.
Когда отец вошел в квартиру, брат взял его под другую руку. Мы провели его в нашу бывшую детскую, посадили на диван. Он сидел с ослабшими поджатыми ногами, в той же позе, что и мать вчера. Брат дал ему выпить рюмку валерьянки с водой.
– Спасибо, да… – сказал на это отец. Его лицо стало прозрачным и седым. Он даже говорил, как мне казалось, седые слова.
Я подумал, что брат был прав, предложив отцу рюмку разбавленной валерьянки – она ему помогла.
Но все же я не мог сообразить, почему отцу стало так плохо? Я словно попал в какой-то другой мир, сделавший меня глупее и жестче. Ведь все в последние дни шло к тому, что она может умереть. А отец был ошеломлен так, словно мать умерла вдруг, будучи совершенно здоровой.
– Как же так? – повторял отец плачущим голосом, но не плакал – только качал головой. – Я ведь накричал на нее, на мамочку, накричал и уехал. А она умерла. Как же так. А?
Он в последние годы часто называл ее мамой, когда говорил с нами.
Мы с братом сидели рядом с ним на диване. Мои друзья негромко разговаривали на кухне. Там стояла открытая бутылка водки. Андрей не пил, он был за рулем.
– Игорь Олегович, – услышал я голос Андрея, – помочь?
Отец попросил съездить за город – там у нас была дача. В поле возле дачи на берегу реки находилось небольшое деревенское кладбище.
– Алла хотела там лежать, – говорил отец, – ей нравилось это место, река… простор, там простор…
Он ходил по квартире, блеклый и прозрачный, и я вдруг вспомнил, что отец еще не видел мать мертвой.
В этот момент он, словно прочитав мои мысли, виновато сказал:
– Ну, я пойду…
И пошел в спальню.
Я зачем-то тоже пошел за ним.
Отец смотрел на задумчивое мертвое лицо матери и покачивал головой, как бы поясняя: «Ну вот так все, видишь…»
Когда мы с Егором и Андреем въезжали в поселок, совсем стемнело. Остановились возле темного покосившегося дома – его хорошо описал отец. Я постучал. Вышла пожилая женщина. Следом за ней ее муж. Они выслушали меня молча. У них были землистые и светлые в электрическом свете лица. «Аллочка умерла, она так болела, – качала женщина головой. – Да, все сделаем. Позовем людей и выроем. Завтра приезжайте к двум, все будет готово».
Мы поехали дальше – машина раскачивалась и кренилась на неровной земле. Остановились возле оград более богатых домов. Я нажал на кнопку звонка. Ворота открылись, вышел небритый полный мужчина в пиджаке, надетом на майку. Нахмурив черные брови, он смотрел на меня внимательно и вместе с тем так, словно думал о чем-то своем. Это был председатель местного сельсовета, чье разрешение нужно было получить, чтобы похоронить человека на кладбище. «Она почти двадцать лет прожила здесь, это был ее второй дом», – говорил я, хотя меня никто ничего не просил объяснять. Мужчина кивнул и негромко, несколько смущенно и хрипло сказал: да, конечно, хороните, потом подъедете, решим бумажные формальности. Я вспомнил, что забыл дать ему бутылку коньяка, как просил отец, – она осталась в машине. Было неловко специально возвращаться за этой бутылкой, да еще и предупреждать об этом. «Потом…» – думал я.