Кейт дошел до самого верха и остановился.
Комната была двадцати пяти футов от двери до балкона и двадцати футов шириной. В ней было темно, занавески опущены, а все остальные двери затворены. Намного темнее, чем должно быть в майский день. И холоднее. Намного холоднее. Дыхание из пересохших губ вырывалось паром. Кейт передернулся, напряг левую руку и потянулся к выключателю. Щелкнул и подождал, но свет не включился.
Пробки, подумал он, пробки перегорели.
Глаза уже привыкли к темноте, и Кейт не увидел никаких разрушений. Все книги стояли на полках, стол не тронут, рукопись у пишущей машинки так и валяется в беспорядке.
Но холод никуда не исчез, и Кейт обхватил себя руками.
«Уходи, — подумал он, — уходи и оставь меня в покое». Но не мог понять, к кому обращается — к себе или к тому, кто вломился в его дом.
Кейт сделал шаг назад, и холод начал отступать.
Свет зажегся.
Кейт снова посмотрел в комнату и увидел, что шторы никто не опускал, а на ковер струится солнечный свет.
Он резко сел, уперся руками в колени и уставился на открытую дверь внизу. Кейт знал, что должно быть объяснение всему случившемуся. Он устал. Он переработал. Он расстроился из-за того, что потерял еще одну женщину. Вполне естественно, что мозг перегружен и наказывает его за плохое обращение. Преподает ему урок.
Это были вполне логичные рассуждения, и Кейт себя почти убедил, просидев на лестнице чуть не до заката. Потом встал, спустился вниз, закрыл дверь и обнаружил, что никаких царапин на ней нет.
Он быстро пошел прочь. Подальше от квартиры, вверх по холму к шоссе. Руки у него дрожали, и он сунул их в карманы, переходя на другую сторону улицы, где белые шары фонарей, реагируя на сумерки, уже заполняли жилой комплекс мягким светом. Под весенним небом тянулась гряда невысоких холмов; их неровные края с западной стороны переливались всеми оттенками — от серого до сверкающего розового. И пока Кейт шел по обочине, проходившие мимо автобусы и машины поднимали клубы пыли, отчего ему приходилось щуриться. Сумерки сгущались, и, когда фары исчезали из виду, казалось, что на их месте остаются черные пятна.
У Фрезьеров — в семейной закусочной, объединенной с бакалейной лавкой, — он съел безвкусный сэндвич, выпил четыре чашки кофе и, купив блок сигарет, засунул их под мышку. Перекусив и приятно пообщавшись у Фрезьеров, Кейт почувствовал себя лучше, но только вышел из закусочной, как вспомнил о своем обещании Питеру.
— Просто здорово, — пробормотал он и торопливо зашагал вперед.
В воздухе пахло дождем, поднимался ветер, шины мокро шелестели по асфальту. Чувство вины подгоняло, и Кейт уже перешел на легкий бег, но вдруг услышал, как взвыла и резко замолчала сирена, и остановился. Прикрывая лицо от ветра, он посмотрел в сторону школы. На подъездной дорожке стояли патрульная машина с крутящимися синими огоньками и фургон службы спасения с открытыми задними дверками, в который как раз задвигали покрытые белым носилки. Кейт посмотрел по сторонам, вихрем пересек шоссе и остановился у подножия поросшего травой откоса. Ему навстречу шел Карл Эндрюс.