— Ты не знаешь, умел он плавать?
— Нет, масса, совсем не умел. Я знаю: он один раз упал в заводь, и старый Зип вытащил его. Нет, он совсем, совсем не плавал.
— Тогда боюсь, что он погиб.
Я вспомнил, что наше судно затонуло прежде, чем «Магнолия» подошла к нему. Я видел это, обернувшись, когда плыл. Те, кто не умел плавать, наверно, погибли.
— И бедный Пьер. И Пьер тоже.
— Пьер? Кто это?
— Кучер, масса. Вот кто.
— А, помню! Ты думаешь, и он утонул?
— Боюсь, что и он, масса. Старый Зип очень жалеет Пьера. Он был хороший негр, этот Пьер. Но масса Тони, масса Тони… все люди жалеют масса Тони!
— У вас любили его?
— Все любили его — белые люди, черные люди, — все его любили! Мисса Жени тоже любила. Он всю жизнь жил у старого масса Сансона. По-моему, он был опекуном мисса Жени, или как это называется… Боже милостивый! Что будет теперь делать молодая мисса? У нее нет больше друзей. А старая лиса Гайар — очень нехороший…
Тут Сципион внезапно умолк, словно спохватился, что слишком распустил язык.
Названный им человек и определение, которое дал ему негр, сразу возбудили мое любопытство, особенно его имя.
«Если это тот самый, — подумал я, — Сципион дал ему меткое прозвище. Но он ли это?»
— Ты говоришь про адвоката Доминика Гайара? — спросил я, помолчав.
Сципион вытаращил свои круглые глаза, сверкая белками, удивленный и испуганный, и сказал, запинаясь:
— Да, так зовут этого господина. Молодой масса знает его?
— Очень немного, — ответил я, и мой ответ, видимо, его успокоил.
По правде говоря, я никогда не видел Гайара, но, живя в Новом Орлеане, случайно слышал о нем. У меня было небольшое приключение, в котором он принял косвенное участие и, надо сказать, сыграл некрасивую роль. Я сохранил острую неприязнь к этому человеку, который, как уже упоминалось выше, был адвокатом в Новом Орлеане. Это был, несомненно, тот самый Гайар, о котором говорил Сципион. Фамилия слишком редкая, чтобы ее носили два столь похожих человека. Кроме того, я слышал, что у него плантация где-то выше по течению реки, — в Бринджерсе, как я теперь припомнил. Все говорило за то, что это он. Если у Эжени Безансон не осталось друзей, кроме него, тогда Сципион был прав, говоря, что у нее нет больше друзей.
Слова Сципиона не только затронули мое любопытство, но вселили в меня смутную тревогу. Незачем говорить, что я был сильно заинтересован юной креолкой. Человек, спасший жизнь другому, притом красивой женщине, да еще при таких необычайных обстоятельствах, не может оставаться равнодушным к ее дальнейшей судьбе. Любовь ли пробудила во мне этот интерес?