Грэм смотрел на нее не отрываясь. Уголки его губ слегка подрагивали, как будто он хотел, но боялся улыбнуться. Прищуренные глаза лучились нежностью без намека на усмешку. Рита облегченно вздохнула. Так может смотреть только мужчина, бесконечно счастливый от близости одной, совершенно конкретной женщины.
– У меня все болит, – пожаловалась она, подходя вплотную и глядя на него снизу вверх, как маленькая девочка.
Он ласково тронул ее подбородок.
– Неправда.
– Что же нам теперь делать, Григорий?
– Что? Завтракать, разумеется. – Грэм встряхнул коробку с кукурузными хлопьями. – Ты будешь с молоком или с йогуртом?
– А у тебя есть и то и другое?
– А как же. – Под ее недоверчивым взглядом он вытащил из буфета и поставил на стол две керамические плошки, такие же кружки темно-коричневого цвета с толстыми стенками и тяжелым дном, большую миску для хлопьев и пузатый молочник. – Мне рекомендовано диетическое питание, ты забыла? После того как эти ваши садисты-эндоскописты, подстрекаемые гастроэнтерологами, извлекли у меня из глотки свой резиновый шланг с видеокамерой на конце, я пообещал, что буду делать все, что они скажут, жрать любую безвкусную дрянь, лишь бы мне больше НИКОГДА, НИКОГДА, НИКОГДА не пришлось пережить ничего подобного. Что ты смеешься? – Он наполнил кружки дымящимся кофе, уселся за стол и лениво откусил кусочек круассана. – По-своему интересные ощущения, согласен, но одного раза вполне достаточно.
– Ты мог отказаться, – заметила Рита, тоже принимаясь за завтрак.
– О нет. Я никогда не отказываюсь от того, чего не пробовал.
– Никогда?
– Никогда.
Когда, по ее мнению, пришла пора прощаться (теперь-то уж точно, сколько можно мозолить друг другу глаза), он опять не отпустил ее. «Ты торопишься? У тебя дела? Нет?.. Вот и славно». И они, пользуясь хорошей погодой, до позднего вечера гуляли по Москве. Заходили в кафе и бары, обтирали лавочки на Бульварном кольце, глазели на афиши театров и витрины магазинов, словом, вели себя как парочка провинциалов, впервые оказавшихся в столице. Хотя для провинциала Грэм был слишком хорошо одет, да и Рита, в общем, тоже. Единственное, что портило ей настроение, – это туфли на высоком каблуке. К трем часам пополудни она совершенно выбилась из сил, и Грэм, невзирая на ее слабые протесты, нашел обувной магазин и купил ей чудесные кожаные мокасины с кисточками. В них-то, чувствуя себя настоящим индейцем, она и проходила до конца дня.
Где они только не побывали! И на Старом Арбате, и в Александровском саду, и на Чистых прудах... даже в Измайловском парке, причем это был чистейший экспромт! Когда им надоедало ходить пешком, они перемещались на такси, потому что Вадим (так звали бессловесное приложение к «мицубиси») тоже имел право на личную жизнь. Рита позволила себе поинтересоваться, кто он такой и откуда взялся, и Грэм с готовностью пояснил. Вадим – племянник его старого друга, режиссера рекламных роликов, которому, собственно, и принадлежит «мицубиси». Весной вернулся из армии, до сих пор сидит без работы, и Грэм, вынужденный то и дело мотаться через весь город к своему занудному психоаналитику, использует его в качестве извозчика, что, с одной стороны, облегчает жизнь самому Грэму, а с другой – дает парню возможность хоть как-то свести концы с концами. «Такси? Да, это тоже вариант, однако согласитесь, уважаемая Маргарита Максимовна, есть некоторая приятность в том, чтобы выйти на улицу, где тебя при любой погоде ожидает личный автомобиль, с комфортом расположиться на заднем сиденье... Кстати, о такси. Не пора ли нам уже...»