Она опустила голову и закрыла глаза, пытаясь мысленно воссоздать его лицо, которое медленно, но неодолимо стиралось из ее памяти. У него были папины голубые глаза и мамины золотистые волосы. Но как Эвелин ни старалась, она не могла вспомнить его улыбку. Как же он улыбался? Перед ней словно висела густая вуаль, скрывавшая детали. Почему она забыла его улыбку, но с пронзительной ясностью помнила тот день ранней весны, когда холодные дожди, лившие несколько суток подряд, наконец, прекратились и робкие солнечные лучи выманили их на прогулку в сад? Егерь привел туда пару щенков, которых собирался натаскать и потом использовать в качестве охотничьих собак. Робби сел на корточки и вытянул вперед ручонки, подставив их проворным языкам щенков. Он смеялся, но хрипы в его груди терзали сердце Эвелин.
Робби обернулся.
— Мам-ма! — радостно проговорил он, но она видела только яркий лихорадочный блеск в его глазах и раскрасневшиеся щеки.
Трудно сказать, что это было — материнский инстинкт или голос свыше, — но она уронила корзину, в которую складывала срезанные ветки, и подбежала к сыну. Ей никогда не забыть того ощущения, которое она испытала, коснувшись губами его лба: он пылал огнем!
Эвелин крепко зажмурилась. Нет, в этом доме она не сумеет избавиться от страшных воспоминаний. Повсюду ее преследуют больные глаза сына и мысли о несчастливом замужестве. А еще, когда она смотрит на Натана, она видит Робби, и это самая жестокая пытка. Есть только один способ дожить до возвращения в Лондон: избегать те места — и тех людей в доме, — которые напоминают ей о сыне. Надеть на глаза шоры и смотреть только вперед. Она выдержит эту невыносимую ссылку, только если не будет заглядывать в прошлое. Господи, помоги! Она пережила смерть собственного ребенка и уж точно переживет общение с Натаном.
Доннелли и Ламборн, двое из трех постоянных гостей Натана, удивленно округлили глаза, когда увидели хозяина дома, входящего в бильярдную со стаканом виски в руке. Возможно, они не ожидали, что он приедет так рано, или просто растерялись, потому что были в компании двух симпатичных девушек-сестер из Истчерча, дочерей деревенского сапожника. В последнее время фаэтон Натана частенько доставлял их в аббатство.
— Линдсей! Добрый вечер, старина! — Ламборн — ростом чуть выше Доннелли, с угольно-черными волосами и живыми серыми глазами — энергично похлопал Натана по плечу. — Что, Лондон тебе не понравился?
— А что в нем хорошего? — протянул Натан и отхлебнул из стакана.
Это была уже третья порция виски: две другие он выпил один у себя в кабинете после того, как Эвелин не пожелала занять свои старые покои, примыкавшие к его комнатам.