В комнате пахло блевотиной и страхом — она повидала многое. Полицейские умели разговаривать жестко, некоторые из арестованных, случалось, не выдерживали.
Юргенсон знал это по собственному опыту, поскольку ему в свое время пришлось не одну ночь провести пристегнутым к батарее наручниками, с направленной в лицо лампой, такой яркой, что на другой день шкура шелушилась, как от загара.
Память Юргенсона хранила многое из прошлого, но это было давно, а теперь он смотрел по сторонам с чувством крайней брезгливости.
— Ну, мистер Юргенсон, может, все же начнем разговор? Вам ведь, наверное, хочется ночевать дома, а не в камере?
— Ты чего уперся, сынок? — спросил Юргенсон молодого следователя с лицом, как у хорька, и такого же суетливого. Он то перекладывал с места на место папки, то прятал авторучку в карман и доставал другую. То отодвигал стул, то придвигал его.
— Мне интересно услышать от вас, что произошло в ресторане «Павлин», мистер Юргенсон, и кто привел в действие бомбу? Кто дал указание взрывать ресторан?
— Ты что, дурак, парень? Ты думаешь, что я взорвал ресторан, находясь внутри него?
— А вы напрасно кидаетесь оскорблениями, мистер Юргенсон. На вас висит обвинение в терроризме, а тут никакие адвокаты не помогут и никакие деньги не сыграют никакой роли.
— Где мои адвокаты, кстати?
— В делах о терроризме следствие имеет право на свое усмотрение ставить вопрос о контактах подозреваемых с адвокатами.
— Ты взятку из меня выбиваешь, что ли?
— С чего вы взяли? — усмехнулся хорек.
— Ну ты же сам сейчас говорил — никакие деньги не помогут. А это прямой намек, я же вашего брата казенного немало повидал. Если про деньги заговорили, готовь конверт…
— Я не из таких, мистер Юргенсон, — заверил следователь, хотя его глаза говорили об обратном.
— Ладно, сколько ты хочешь? Пять сотен хватит? — спросил Юргенсон, в упор сверля следователя взглядом.
— Давайте вернемся к нашему делу, — сказал тот, в который раз перекладывая на столе папки.
— Ну давай вернемся, только у меня ранение. — Юргенсон показал на заклеенный пластырем лоб. — А врачу меня еще не показывали, хотя обязаны, это я и без адвокатов знаю. Если мне станет плохо, я подам на тебя в суд. Не на следственный отдел, а именно на тебя — персонально! Скажу, что именно твое личное плохое и предвзятое отношение, ну и прочие бла-бла-бла. И вот тогда ты попрыгаешь, как таракан на сковородке!
— Вы не сможете предъявить мне лично ничего серьезного, мистер Юргенсон, — сказал следователь и, резко поднявшись, подошел к стене, чтобы прихлопнуть папкой мокрицу. Затем вернулся на место. — У вашего иска не будет никакой судебной перспективы.