Анна протянула руку, и, к несказанному удивлению Лемберт, юрист заложницы подал ей лютню. На официальных слушаниях, проводимых Всемирным форумом, — лютню! Анна принялась наигрывать заунывный жалобный мотивчик. Неподвязанные черные волосы упали вперед, закрывая лицо, и хрупкое тело остро контрастировало с горечью слов:
Имя мое замарано — и, боюсь, навсегда.
В душе моей незванно поселилась беда.
Отныне и навеки пустыми будут года.
О горе мне, горе!
Беззаботно жила я день ото дня,
Лишь память о хорошем храня.
Голубушка смерть, укачай меня!
О горе мне, горе!
Меня осуждают со всех сторон —
Мне все равно, раз покинул Он.
Пусть скорбно звучит похоронный звон.
Смерть, возьми меня вскоре!
Едва отзвучала и замерла последняя нота, Анна подняла взгляд на председателя Кренайа.
— Я написала это, милорды, в той своей прежней жизни. Мастер Калхейн из здешнего замка играл это для меня, наряду с предсмертными песнями, сочиненными моим… моим братом…
— Госпожа Болейн…
— Не беспокойтесь, я возьму себя в руки. Хотя предсмертную песню брата мне, милорды, было очень тяжело слушать. Ведь он был обвинен и приговорен из-за меня, а я его горячо любила…
Кренайа повернулся к юристу, чьи помощники потратили добрый месяц на детальный, минута за минутой, просмотр записей.
— Калхейн действительно вынуждал ее слушать эти песни?
— Да, — подтвердил юрист.
Калхейн рядом с Лемберт сидел ни жив ни мертв.
— Продолжайте, — предложил Кренайа Анне.
— Он рассказывал мне, что меня заставляли страдать, наблюдая, как умирают те, кого обвинили вместе со мной. Как меня подвели к окну прямо над плахой, как мой брат Джордж опустился на колени и положил голову, как палач занес топор…
Она запнулась дрожа. По залу пронесся ропот. Да, это и впрямь походило на жестокость. Вот только кто был тут повинен? Кто обязал Калхейна делать то, чего сам он отнюдь не хотел?
— Но худшее, милорды, — продолжала Анна, — даже не это. Мне рассказали, что я отреклась от собственного ребенка. Я подписала бумагу, подтверждающую, что я не имела права на законный брак, поскольку была ранее обручена с сэром Генри Перси, а стало быть, моя дочурка Елизавета — дитя незаконное и не имеет права на трон.[10] Меня истязали тем, что я предала свою дочь, лишив ее будущего. И он повторял мне это снова и снова. Я имею в виду мастера Калхейна…
Кренайа опять обратился к юристу:
— Это тоже есть в записи?
— Да.
— Но, госпожа Болейн, — заявил председатель, — переброска во времени сделала все эти события невозможными. В вашем временном потоке их больше не случится. Почему же вы утверждаете, что они умножили ваши муки?