На облезлом стенном ковре была развешена небогатая и, в общем, постыдная коллекция оружия: стрела, раскрашенная и оклеенная золотой фольгой, и катана. Серая от пыли стрела символизировала мою победу на конкурсе лучников, который я случайно выиграл, будучи эльфом, на какой-то ролевой игре. В эльфы меня записывали автоматически, по причине подходящей внешности. Надо сказать, меня это быстро достало, и с ролевухами я вскоре завязал, не находя в себе сил относиться к этой чепухе с подобающей серьезностью. Зато именно там приобрел привычку носить длинную русую челку на прямой пробор. Все девушки говорили, что мне такая прическа очень идет.
Если стрела была откровенной безделушкой, то катана, наоборот, выглядела вполне серьезно. Черные лакированные ножны, белая рукоятка из кожи ската (по крайней мере, хотелось так думать), грозно сверкающее лезвие… Катана возникла в моей квартире в краткий период страстного увлечения всяческой японщиной. Я даже недолго занимался кэндо, польстившись на его кажущуюся простоту. В кэндо всего семь базовых ударов, а в принципе хватит и одного. Самое главное — опередить противника, поскольку такой тяжеленной, бритвенно заточенной железякой, как катана, не очень-то пофехтуешь.
Но, как водится, оказалось, что «простота» означает невероятную сложность, доведенную до такого совершенства, до какого я никогда в жизни ничего не доводил. Да, честно говоря, и не собирался. Увлечение закончилось так же быстро, как и началось, а катана осталась и прижилась на стенке. Давно уже покрылась слоем пыли, но смотреть — просто смотреть — на нее все равно было приятно.
Посреди большой комнаты росло в жестяном ведре раскидистое двухметровое авокадо (сам вырастил из косточки). Под ним пылился спортивный велосипед, к которому я уже пару лет как охладел, а продавать было жалко. В соседнем углу стояли «дрова» — горные лыжи, — в третьем красовалась летняя резина для отцовских «Жигулей», догнивавших в гараже. Был еще турник — на нем обычно сушились джинсы. Под всем этим робко скрывалась хозяйская мебель времен застоя. Желтенький буфет, рассохшийся шифоньер, трюмо… Эта мебель вызывала особенную неприязнь Ленки. «Даже у старух такого хлама уже нет!» — шумела она.
На кухне было свободнее и чище исключительно потому, что я туда почти не заходил. Чайник у меня стоял в комнате, завтракал и обедал я в институте, а на ужин варил пельмени или разогревал заморозку и поедал ее перед компьютером.
Мне почему-то подумалось, что Ники воспримет мою обстановочку не так остро, как Ленка. Но здравый смысл воспротивился, и я вернулся к изначальному замыслу. К тому, на чем мы остановились вчера.