— Да!
— Не да, а так точно!..
Штабс-капитан Карнаоппулло удивленно посмотрел на ротного.
— Но, поручик…
— Извольте молчать!..
— Но позвольте…
— Молчать!.. — И, быстро обернувшись, ротный стал кричать уже на обоз: — Там!.. Не болтаться!.. Выезжай!.. Выезжай, говорю, вашу в три бога мать!.. Поручик!.. Поручик Науменко… вашу мать, да следите за порядком, мать вашу… Под-по-ру-чик Мо-ро-зов!..
Обоз выровнялся и пошел вдоль дороги, на все лады скрипя несмазанными колесами. Тронулась и моя подвода.
— Но, поручик, ведь перебежчики… — вновь, уже сквозь треск колес, услыхал я растерянный голос штабс-капитана.
— К матери с твоими перебежчиками!.. А Кишечников, а?.. А?.. А?..
Очевидно, желая отделаться шуткой, штабс-капитан Карнаоппулло вдруг прищурил глаза и задергал подбородком:
— Бэ!.. Бэ!.. Бэ!.. — засмеялся он деланно. На мгновенье ротный опешил. В это самое время моя подвода как раз поравнялась с ними.
— За… за… зар-раза!.. — вдруг дико закричал ротный. — Стой!.. Стой, твою…
Я быстро отвернулся и в тот же момент услыхал короткий, глухой удар. Очевидно, ротный ударил кулаком капитана.
Мой подводчик стегнул лошадей. Лошади рванули.
— Не напирай!.. — кричали с подводы перед нами…
— …а когда он, не допив молока, выбежал из хаты, того уже и след простыл…
— В гражданской войне всё опять и опять повторяется!..
— Не велика у ней, знать, фантазия! — перебил поручика Науменко подпоручик Морозов. — Ведь это же почти что прошлогодняя история с этим…как его? — с Ленцем… Помнишь?..
Мы въезжали на холм за оврагом.
Над забором поместья свисали тяжелые ветви черешен.
С подвод 3-го взвода быстро повскакали солдаты.
— Назад!..
Узнав голос поручика Скворцова, я удивленно обернулся. Балансируя, поручик Скворцов стоял на подводе.
— Назад! — кричал он. — Ершов! Тыкин! Подойко!.. По подводам! По по-д-во-дам!..
— Неслыханно, господа! И что за добрая муха его укусила! — сказал, не менее меня удивленный, подпоручик Морозов. — А?.. Что за черт!.. Из Савла да в Павла!..
Ершов, Тыкин и Подойко, звеня котелками, уже бежали назад к подводам.
— Подождите! Да рассказывай дальше, — снова обратился я к поручику Науменко. — Действительно, происшествие не совсем-таки обыденное!..
— Ну и вот…
И лицо поручика Науменко разгорелось от возбуждения.
— Когда наша рота пошла в бой, — рассказывал нам поручик Науменко, оставшийся при обозе штабс-капитан Карнаоппулло отправился в халупу пить молоко. Пользуясь простодушием Кишечникова и его незнанием службы, один из перебежчиков, тот, что глядел исподлобья, попросил у него разрешения оправиться, ушел за хату и больше не вернулся. Оставив второго перебежчика, Кишечников побежал искать его по всем хатам; попал также и в ту, в которой за крынкою молока сидел штабс-капитан Карнаоппулло. Штабс-капитан поднял на ноги всех нестроевых и даже подводчиков, но было уже поздно. Сбежавшего красноармейца не нашли. Тогда рассвирепевший штабс-капитан тут же, возле подводы, расстрелял и Кишечникова, и второго красноармейца — скуластого парня с красным лицом, — обвиняя их обоих в содействии побегу.