— Этот!.. И этот вот!.. Этот!..
Потом из оцепления вызвали поручика Горбика. Поручик Горбик еще на ходу зарядил винтовку. Заряжая, он улыбался…
— …Сорок семь, ваше превосходительство!
— Пять бы десятков следовало!.. А ну?.. Твою мать, да показывай!.. Катись колбасой, твою… Рас-рас-стре…
— Товарищи! Да не виновен!.. Товарищи…
— Ей-богу…
— Господа!.. Бра…
— Ей-богу вот!..
— Бра-аттцы!..
И опять раздались три выстрела. Подряд.
…Тяжело переваливаясь на кривых лапах, вдоль оцепления прошел бульдог. В зубах у «его болтались клочья чьих-то штанов.
— Убирать не стоит! Мужики уберут.
И генерал Туркул отошел в кусты, чтоб оправиться.
Вечером наша хозяйка готовила яичницу.
Солома под сковородою ярко вспыхивала, бросая на стены желто-красные, быстрые тени. Сало шипело и брызгало. Откинув голову далеко назад, хозяйка стояла перед огнем почти неподвижно и, казалось, была так же недоступна огню, как и офицерам, уже четыре дня подряд пытающимся заменить ей «уведенного» красными мужа.
— Слушай, молодая, а как ты… насчет выпивона?.. — спросил ее поручик Пестряков, когда солома наконец догорела и тяжелая круглая сковорода в руках хозяйки медленно поплыла к нам на стол.
— Если б раздобыла маленько, уважила бы нашу компанию. Как?
— Чего зеньки выпучил? Куда ставить-то буду? Тарелку подставь, что ль?
Хозяйка смотрела на нас из-под надвинувшейся на брови хустки.
— Молодая, а злющая!.. — улыбнулся поручик Ягал-Богдановский. — Ну ее к черту, господа! Дура!.. В другое время и смотреть бы не стали, а она… фордыбачится!
В это время в хату вошел мичман Дегтярев.
— Господа, в полку не ладно что-то!
— Опять?
— Что такое?
— Да вот опять третий взвод куда-то отправили…
— Ну-у?..
— И не просто, господа, — с пулеметами… Я проследить думал, да прогнали меня… И что за время, черт рога сломит!..
— Говорят, господа, куда-то и четвертую роту повели. Подпоручик Тяглов разрезал яичницу и, нагнувшись, сопел над самыми желтками.
— Серьезное, видно, дело!
Пар над яичницей быстро садился.
— Да ну их к богу! Надоело!.. Офицеры подвинулись к столу.
— Не трогают — живи, завтра в бой — умирать будем!..
— Верно! Господа, а насчет николаевской как? Эй, хозяйка!
Но хозяйки в избе уже не было.
Я разостлал шинель в сенях, рядом со спящим на полу подпоручиком Морозовым.
Очевидно, офицеры в хате уже приканчивали яичницу.
— Ты! Пень сибирский! Пальцем не лазь!
— Господа, не перекинуться ль в картишки? В преферанс сыграем? доносились голоса из-за двери.
— Да сколько же, наконец, говорите вы? Триста семьдесят один? Верно?
— Нет еще… Куда! Триста пятьдесят девять только. Ведь двенадцать прихлопнул поручик Ягал-Богдановский. Потом кто-то закрыл дверь, и в сенях стало тихо.