— По па-а-двода-а-ам! — опять поплыла над ротами долгая команда.
— Расспросишь! Кувыркались чайки.
И опять Днепр упал за холмы, оставив нас все еще знойному вечернему солнцу.
Кружились стрижи…
За нами бежала пыль.
— Куда мы?..
А к вечеру кто-то принес известие, что идем мы на Каховку, в которой, несмотря на переброску нашей конницы на правый берег Днепра, все еще держались красные, пользуясь ею как базой для набегов и прогулок по нашим глубоким тылам.
— Ложись!..
— Не расползаться, приказано! Ложись рядом!..
— Винтовок не составлять!.. Клади около!..
— Дневальный!
— Поручик Зайчевский!..
За опушкой черного леса молчала ночная степь. В степи бродила красная конница, кажется, 2-й Конной армии.
Два дня, отбиваясь от конных налетов, кружил по степям наш полк. И только теперь, ночью на второй день мы наконец остановились.
— Не понимаю, — удивлялся подпоручик Тяглов, — ведь правый берег нами уже занят. И откуда они?.. Ведь не мы окружены, они ведь…
— Кольцо в кольце, понимаете?
— Какое там кольцо!.. А Каховка?
— Господа, не теряйте времени! Господа, ложитесь!
Но есть хотелось больше, чем спать. Кухонь с нами не было. Хлеба едва хватало. В этот вечер не выдали вовсе. Офицеры ворчали.
— Ложись! — упрямо приказывал поручик Пестряков. — Во сне пообедаешь!
— Да подвинься!
— А не толкайся, говорю! Слышь?..
— Господа, не грызитесь!
В темноте бродили дневальные. Где-то очень далеко шел артиллерийский бой. Кажется, к северо-западу. Это дрались с красными генералы Драпенко и Бабаев.
Я лежал, слушая отрывки отдельных разговоров. Наконец повернулся лицом к орешнику.
— …А стена камеры, вся как есть, была исчерчена, — кому-то за орешником рассказывал поручик Зайчевский — «Здесь сидели юнкера Владимирского военного училища такие-то и такие-то…» «Да здравствует Учредительное Собрание!» Я подошел к следующей надписи: «Долой Керенского! Вся власть Советам! Рабочие Путиловского завода Петров Иван и Петр Малинин». Кажется, в этом роде что-то. Не помню… Рядом была еще одна надпись: «генерал-майор» — не помню какой, — «Зинченко», кажется. А внизу: «Боже, царя храни!» — очень четко… Я взял карандаш и написал: «Прапорщик Зайчевский». «А лозунг?» — подошел ко мне какой-то сидящий со мной капитан. Лозунга у меня не оказалось… Ну и вот…
Меня все более клонило ко сну.
Передо мной, прорастая сквозь сон круглыми желтками, медленно вздувалась малороссийская яичница. На сале. И с помидорами…
«Вот бы ее ножом! — думал я. — Напополам, и еще раз напополам!.. Крест-накрест… Потом на вилку и в рот».
И я уже потянулся за вилкой, как вдруг шепот надо мной стал тревожнее.