Все эти исследования естественно привели Сократа к подтверждению унаследованной народной морали в ее основных чертах. Кое-где утилитарный принцип приводил его к чудачествам, кое-где он как будто поднимается выше требований народной морали, например в учении о том, что вообще дурно причинять зло другому, даже потерпев от него несправедливость; впрочем, мы не знаем, принадлежит ли это учение самому Сократу или вложено в его уста только Платоном. В общем, однако, нельзя сказать, чтобы эллины были обязаны Сократу каким-либо успехом в области этики. Мало того, нравственное учение Сократа с его плоским утилитаризмом следовало бы признать прямо безнравственным, если бы Сократ действительно остановился на нем. Однако Сократ был не только философом, но и прежде всего глубоко религиозным человеком; поэтому он требовал, чтобы человек жил добродетельно не только ввиду пользы, которую приносит ему добродетель, но и потому, что добродетельная жизнь угодна богам: благость божества обнаруживается именно в том, что оно требует от нас только таких поступков, которые полезны для нас самих. Таким образом, учение Сократа является первой по времени попыткой примирить знание и веру, и этим в значительной степени объясняется тайна его успеха.
Приблизительно с тридцатых годов V века вокруг Сократа начал собираться значительный кружок учеников. Он состоял из самых разнородных элементов; рядом с молодыми людьми из лучших афинских фамилий, как Алкивиад, как Критий и его двоюродные братья Платон и Главкон, как Гермоген, сын Гиппоника, богатейшего гражданина Афин, — мы находим здесь людей низкого происхождения, как, например, ремесленника Эсхина, или Антисфена, сына фракийской рабыни. Послушать Сократа приезжали и иностранцы, например, Кебес и Симмий из Фив, Эвклид из Мегары, Аристипп из Кирены. В эпоху Никиева мира Сократ был уже самым знаменитым философом Афин, так что Аристофан именно его выбрал в протагонисты той пьесы, где он в карикатурном виде представил на суд публики стремления „софистов".
Не было, конечно, недостатка и в более серьезных противниках. Сократа постигла та же участь, которую так часто терпят примирители. Все те, кто вообще враждебно относился к просвещению, смешивали его без разбора с софистами; с другой стороны, поборники просвещения видели в его учении только шаг назад. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что Сократ, без всякого стеснения пользуясь своим диалектическим превосходством над другими, нажил себе тем много врагов. И несмотря на все это, он спокойно прожил в Афинах до семидесятилетнего возраста; этому благочестивому человеку, казалось, нечего было бояться обвинения в безбожии, какое навлекли на себя другие философы. Только восстановленная после падения Тридцати демократия осмелилась привлечь к суду престарелого мыслителя. Сократ был обвинен в том, что он отрицает государственных богов и вводит вместо них новые божества, что он своим учением только развращает юношество. Одним из обвинителей был Анит, в то время, наряду с Фрасибулом, самое влиятельное лицо в Афинах; человек безусловно честный, он, очевидно, был искренно убежден в опасности сократовского учения, содержание которого, при недостаточности его образования, было для него совершенно непонятно