Не исключено, что Константин, приверженец деизма, родившегося из культа солнца и Митры, полагал, будто ему ведома самая общая, а значит, и высочайшая основа всех религий. Иногда он пытался найти нейтральные формы религиозной практики, которых бы равно придерживались и христиане, и язычники. Сюда относится повеление всем народом отмечать воскресенье, читая в этот день усредненный «Отче наш». «Что касается до дня Господнего, действительно воскресного, иногда называвшегося также днем света и солнца, то к ревностному хранению его он располагал и всех своих воинов... Еще не принявшим божественного учения предписал он вторым законом в воскресные дни собираться на открытых площадях, в предместье города, и там, по данному знаку, всем вместе возносить к Богу, подателю всякого блага и самой победы, выученную предварительно молитву: «Тебя единого признаем Богом, тебя исповедуем Царем, Тебя именуем помощником, Тобой приобретали мы победы, Тобой превозмогали врагов, Тебе приносим благодарение за полученные благодеяния, от Тебя чаем и будущих благ. Тебе все молимся и Тебя просим, да сохранишь на многие годы здоровым и победоносным василевса нашего Константина с боголюбезными его чадами». Христиан, думается, удовлетворяла эта молитва, а язычники, которые могли и обидеться на такой открыто возглашаемый монотеизм, были прежде всего солдатами. На то, что поклонников Митры тут не забыли, указывает сам Евсевий своим «днем света и солнца». Насколько характерна эта так называемая молитва! Император, армия, победа – и только; ни слова о нравственности, ни слова о римлянах.
Прежде чем идти дальше, рассмотрим вкратце прочие попытки Евсевия приписать своему герою христианскую веру. После войны с Максенцием Константина всегда сопровождали служители Божьи, даже в дальних странствиях, как советчики и сотрапезники. На соборах он сидел посреди них. Факты эти легко объяснимы. Константину было важно понимать точки зрения современной Церкви; в различных ее ответвлениях у него имелись свои информанты. Красноречивое сообщение одного из них, Стратегия, настолько его порадовало, что он дал этому человеку прозвище Музониан. Никакой умный и энергичный правитель не мог упустить из рук соборы, ибо это была новая общественная сила, которой не стоило пренебрегать. Можно скорбеть о подобной эгоистичности и презирать ее, но разумная власть, корень которой – тщеславие, по необходимости будет действовать в этом направлении. Когда нам рассказывают, как часто император удостаивался таких божественных явлений, как он втайне постился и молился в палатке кресту, как он заполнял ночные часы размышлениями о божественных материях, – слушая все это из уст Евсевия, который знал правду, мы преисполняемся истинного отвращения к говорящему. Позднее император стал даже более внимателен к епископам, суждения которых учитывал в первую очередь, вероятно, потому, что понял – в их интересах любыми средствами поддерживать власть престола, а затем – потому, что иначе было нельзя. В своих энцикликах он обращается к епископам как к «возлюбленным братьям» и предлагает считать себя одним из них, «епископом дел внешних». Образование своих сыновей он в основном доверяет церковникам и ведет дело так, что этих сыновей следует считать уже настоящими христианами. Их окружение и двор состоят преимущественно из христиан, тогда как их отец, по косвенному указанию Евсевия, спокойно оставлял на высших постах и в качестве praesidum (наместников) в провинциях язычников, а не только новое духовенство, до самых последних лет жизни. Его запрет гладиаторских игр – явная уступка священникам, хотя соответствующий закон говорит только о «мире и спокойствии в отечестве», чему эти игры, по-видимому, мешали. Так или иначе, это один из указов, которые провозглашались лишь затем, чтобы тут же оказаться забытыми, ибо сам Константин впоследствии о нем не вспоминает.