В конце концов, соборы, где все имели равное право голоса, давали прекрасную возможность усмирить ставшие помехой для двора особенно значимые епископства.
Высокая идея собора, как она возникла в первые века христианства, сводилась к тому, что Дух Божий нисходит на представителей общин верующих, когда они вместе благоговейно готовятся держать совет о важных для всех делах. Такого рода чувство, вероятно, объединяло людей, собравшихся говорить о вещах возвышенных, каждый из которых был готов положить жизнь за свои убеждения. Но когда Церковь-победительница простерла свою власть над миром, когда соборы проводились все чаще и во все более великолепной обстановке, быстро обрисовалась печальная картина вырождения.
Первым стал собор в Никее (325 г.), главной целью которого было устранение арианского раскола. Зрелище того, как Церковь, едва спасшуюся от гонений, особенно на востоке империи, раздирает жесточайшая борьба, вызванная спорами о взаимосвязях трех лиц Троицы, – пожалуй, самое неприятное во всей мировой истории. Восточная косность и греческая софистика, равно представленные на епископских престолах, истерзали сами себя и букву Писания, пытаясь измыслить символы, которые сделали бы непостижимое постижимым и помогли бы обосновать высказанные идеи. Начавшись с homoousios и homoiousios (что означает «единосущный» и «подобный»), борьба эта продолжалась несколько сот лет, пройдя через разные ступени развития, и Восточная Церковь распалась на множество ответвлений, одно из которых приняло форму Греческой Православной Церкви и стало поддержкой и опорой Византийской империи. В скрытом виде в данном конфликте столкнулось множество сугубо мирских интересов разных людей, для которых сама суть вопроса была всего лишь лицемерным предлогом. Церковь в этом споре утратила свое внутреннее содержание; находясь в нравственном упадке, она совершенно утратила влияние на верующих; ортодоксальные догмы иссушили духовного человека. Однако все эти события, хотя сами по себе они вызывают крайне неприятные чувства, сыграли огромную роль в мировой истории. Церковь со своими ответвлениями, костенеющая, отрицающая любое развитие, полторы тысячи лет объединяла народы, противостоявшие натиску чужеземных варваров, она даже вытесняла понятие нации, ибо была могущественнее, чем государство или культура, и потому позволила выжить им обоим. В ней одной сохранился византийский дух, не вовсе лишенный будущего, ибо душа Византии – это ортодоксия.
Следует поэтому заключить, что борьба за Второе Лицо Троицы имела весьма убедительное историческое оправдание. Но нам должно воздержаться от дальнейшего рассмотрения вопросов догмы и ограничиться несколькими замечаниями касательно взаимоотношений правительства и духовенства, как они выявились на Никейском соборе и в ходе последующих событий.