Женя засмеялся.
— Ну и врать твоя Маланья мастерица! Поди, какого-нибудь очередного хахаля приволокла, а перед вами пытается оправдать свою прихоть.
— Ну, ты, даешь, Слесарев! Он же француз! И потом, с какой стати она должна перед нами что-то оправдывать? Я не понимаю хода твоей логики!
— А, что француз не может быть ее любовником? Маланья вполне могла подцепить его у себя на работе!
— Могла! Но, почему она должна оправдывать перед нами свой с ним приезд?
— Ну, ты, например, просто не берешь меня с собой, и даже не собираешься ничего оправдывать!
— А! Ты вот о чем! Понятно! Так, может мне не ездить никуда?
— Слушай, Маша, что ты придираешься к каждому слову?! — и Женя, обидевшись на нее, направился в кухню.
— Да, иди ты! — махнув рукой, мысленно воскликнула Маша, словно во всех ее бедах был виноват только он, — Женя, и молча принялась за сборы.
— На самом деле, она просто устала! Да, что там говорить, они с Женькой устали оба! На их долю выпало хлопотное, нагруженное проблемами существование, и, приправленное солеными слезами Марии, подтачивало их отношения, словно вода камень.
Они были одногодками — однокурсниками и поженились на четвертом курсе института по большой любви. Во всяком случае, тогда считали так не только они сами, но и все окружающие. Все, кроме Машиных родителей. И только теперь, спустя шесть лет, она поняла, что они были правы.
— Машка, не спеши! — говорила ей мама. — Мы с отцом и так еле еле тебя тянем, а ты еще и мужа хочешь повесить на нашу шею!
— Не говори глупостей, мама! — упрямилась Мария. — У него тоже есть родители!
— Такие же голозадые, как и мы! Что от них толку?!
— Господи, мама! — возмущалась Маша и пускалась в слезовую.
— Я посмотрю, какими слезами ты будешь плакать потом! — не сбавляя строгого тона, говорила ей Вера Васильевна.
Свадьбу они худо-бедно сыграли, пополам с Жениными родителями, и детей пополам тоже доучили. А потом…
А потом у Жени умерла мама от рака, а отец спустя год женился, и рука помощи с этой стороны просто напросто отвалилась. Правда, Женин отец съехал с квартиры к своей новой жене, оставив ее за сыном, и Женя с Машей, молили бога, чтобы он туда не вернулся.
— Бог с ней, с помощью, — говорила себе Маша, которой надоело скитаться по съемным коммуналкам, — главное, это свое жилье! Жилье, конечно, считалось своим, но только наполовину! В этой двухкомнатной квартире, которая находилась в Кубинке, и которую в свое время получил Женин отец, были теперь прописаны они вдвоем. А о том, чтобы отцу выписаться из нее, не заходило даже речи, по той простой причине, что его новая жена не собиралась прописывать супруга к себе, хоть и жила совершенно одна.