Милодора устало прикрыла глаза:
— О чем мы беседовали? Бывало о литературе...
— Так, так... — поручик, оживившись, начал писать.
— Но главное — граф вводил меня в свет... Многих это, кажется, задевало...
— Продолжайте, продолжайте... Он вас с кем-то знакомил? — перо Карнизова безбожно скрипело.
— Да, конечно.
— С кем же?
— Я бесконечно признательна графу за то, что он познакомил меня с государем.
Поручик медленно отложил перо.
Милодора продолжала, прикрыв глаза, мысленно заглядывая в прошлое:
— Его величество мне сразу показался интересным собеседником. И вообще: он производит впечатление наполненного человека...
Глаза Карнизова налились свинцом.
— Ты, гнусная лоретка, любимица старцев... Издеваешься надо мной?
Милодора вздрогнула, открыла глаза:
— Ничуть. Вы спросили, я ответила. Зачем же прибегать к оскорблениям?
— Оскорбления — это ничего; это еще сахар. Ты не была в номере последнем... Вот когда я с пристрастием начну да по-настоящему, тогда ты быстро запоешь... А не запоешь, мы на эту нежную шейку накинем грубую пеньковую веревку да под барабанный бой вышибем из-под белых ножек стул... А может, и веревки не нужно... Руками!... Руками!...
Руки поручика действительно оторвались от стола и потянулись к Милодоре.
Милодора сжала зубы и отвернулась. Но зубы от озноба предательски стучали.
И Карнизов заметил это.
— Страшно? Всякому стало бы страшно... — в его голосе появились сочувствующие нотки. — Вы посмотрите на себя. Вы же красавица!... Зачем так глупо губить свою жизнь?... Вы посмотрите, какая у вас прекрасная рука. Ее же ваять надо... Но на нее, однако, скоро наденут кандалы... А пальчики! Эти нежные пальчики, которые надо бы целовать, которые надо бы унизывать перстнями. Эти пальчики будто созданы для того, чтобы их любить... — здесь тон Карнизова стал угрожающе-вкрадчивым. — А ну как прищемить их дверью!...
Милодора вытерла со щеки слезу. И была безмолвна. Милодора словно спряталась за свое безмолвие — единственное, за что еще могла спрятаться от этого страшного человека.
Карнизов поднялся со стула и стал медленно и задумчиво прохаживаться по номеру. Потом, остановившись за спиной у Милодоры, заговорил:
— Вы на что-то надеетесь, быть может? И эта надежда поддерживает вас?... Уверяю, сударыня, в положении вашем все надежды напрасны... Граф отрекся от вас, едва узнал о том, что вы препровождены в крепость. Помните, как Петр отрекался от Иисуса? — поручик склонился через плечо Милодоры и заглянул ей в лицо; близко-близко; кончик носа его был покрыт мелкими капельками пота, а в глазах мерцали дьявольские насмешливые огоньки. — Но ведь там был Иисус! А тут всего лишь кокотка... Граф же слишком хитрый человек, чтобы в этом положении рисковать своей головой. Он лучше поступится так называемой порядочностью. Что такое порядочность? Пустой звук — пшик!... Граф никогда не будет заложником идеалов. Или я не прав? Почему тогда ваш покровитель до сих пор не вмешался в ход событий? Где он вообще?...