Конечно же, Джордан не это имел в виду, когда просил не пользоваться телефоном. В конце концов, сообщения на ее автоответчике накапливались с того дня, как она уехала в Мехико, и если ей звонили из Смарттека, она должна знать об этом. Это поможет ей понять, чего им следует ожидать.
Вздохнув, девушка отвернулась. Она понимала, что должна что-то сделать. И если бы сейчас ее спросили, как именно она представляет себе пытки, Анджела бы ответила — быть запертой в стерильном номере отеля и ждать, что с минуты на минуту произойдет нечто страшное. Она знала, что находится где-то в Лонг Бич, но это было единственное, что ей известно. Обо всем остальном она не имела ни малейшего представления. Анджела даже не знала, насколько серьезная опасность им угрожает, но ее память продолжала восстанавливаться, и то, что она вспоминала, было ужасно. Номер отеля был слишком маленьким для безостановочной ходьбы, и, в конце концов, Анджела остановилась в ванной комнате, где девушку приветствовало ее собственное отражение в зеркале. Выглядела она просто ужасно.
Это было лицо ангела? Тогда как оно могло стать причиной такого огромного количества боли и разрушения? Анджела не могла понять, что видит Джордан, когда смотрит на нее, что все они видят, и почему весь этот ужас никак не прекратится.
Она так сильно волновалась, что ей захотелось выскользнуть из собственной кожи.
— Дождь, дождь, уходи прочь, — прошептала она.
И тут что-то внутри Анджелы начало меняться.
Она чувствовала это — в той стене, которая отделяла ее от воспоминаний, появилась очередная крошечная трещина. Крошечная, но глубокая. И ядовитые пары уже начали просачиваться через этот разлом, просачиваться и создавать кошмарные фигуры. Всё это были мужские фигуры. У нее в руке был нож, и она безостановочно вонзала его в тела. Распростертые тела. Тела людей, которые, по-видимому, были уже мертвы. Но ужаснула ее не эта картина — ее привел в ужас крик. Но это были не крики боли, не крики жертв.
Кричала она сама. Это был ее вопль. Она кричала о справедливости, о жажде крови.
Анджела задохнулась. Она была в немой агонии.
Именно это она боялась рассказать Джордану. Именно с этим она отчаянно боролась — с фантазиями о мщении.
Отчаянно — потому что она их любила, эти фантазии. Потому что они питали ее порочную душу. У нее было лицо ангела, но ум — монстра, и сотворил с ней это человек, вырастивший ее. Он превратил ее в существо такое же сумасшедшее, каким был он сам. Ее наследством стали невероятно жестокие ночные кошмары, бессильная ярость и сильнейшее желание быть кем угодно, но только не той, кем она была.