Слова Маурильо вызвали растерянность у индейцев. Они стали о чем-то спорить.
— Что они болтают? — недовольно спросив Эдвард.
— Они боятся Священного колодца. Юм-Чак, который сидит там, может разгневаться, и тогда солнце сожжет землю.
— Скажи им, что никакого Юы-Чака нет! Это я точно знаю. И добавь, что я хорошо заплачу.
Пока Маурильо убеждал крестьян, Эдвард надевал высокие сапоги, заряжал винтовку. Он взял план Чичен-Ицы и еще раз взглянул на него. Дорогу Томпсон решил прорубить там, где раньше, как он предполагал, проходила торжественная процессия от пирамиды к Священному колодцу.
Крестьяне нехотя пошли на работу. Завизжала пила, и повалилось первое вековое дерево. Потом затрещали сучья второго дерева, третьего… Обозначились контуры будущей дороги. Мулы тащили землечерпалку.
Томпсон пробрался к краю колодца и взглянул на тихую зеленоватую поверхность воды. Уже несколько сот лет ничто не нарушало ее покоя. Колодец был так велик, что нужно было точно знать, где поставить землечерпалку.
С одной стороны колодца среди зарослей угадывалась каменная площадка, с которой, наверное, бросали в воду людей. Эдвард позвал нескольких крестьян и заставил их расчистить площадку. Мысленно он пытался представить полет человека в воду. Он вспомнил, что Диего де Ланда писал: «Люди, которых бросали в святой колодец, не были связаны».
Землечерпалка была установлена на площадке. Эдвард подозвал Маурильо, и они вдвоем стали раскручивать ручку лебедки.
Крестьяне столпились метрах в десяти и молча глядели на ковш. Он все ближе и ближе к воде. Сейчас его стальные зубья погрузятся в зеленоватую гладь колодца.
Крестьяне-индейцы закрыли глаза, когда ковш опустился в воду. Может, им казалось, что сейчас произойдет чудо… Может быть, ковш вылетит обратно из воды. А может, вообще ковш никогда больше не увидит света — его уничтожит бог Юм-Чак…
Эдвард и Маурильо крутили ручку лебедки. Взгляд Эдварда был устремлен в Священный колодец. «Скоро должны быть разрешены сомнения!»
Ковш опускался все ниже и ниже — и вдруг веревка повисла. Ковщ уткнулся в дно колодца.
Эдвард изо всей силы налег на ручку лебедки. Он яувствовал тяжесть ковша.
Ковш уже над берегом. Открылась его стальная пасть, и содержимое вывалилось на площадку.
Эдвард бросился к горе грязи, которая растеклась по площадке, и как безумный стал хватать ее руками.
Грязь, и только грязь. Хоть бы какая-нибудь крупинка, хоть бы какой-нибудь осколок сосуда!
Ковш вытряхнул на площадку новую порцию грязи. И опять Томпсон мял ее руками а индейцы сидели на корточках, смотрели и курили трубки. Иногда они о чем-то говорили на своем языке. Может, они смеялись над Эдвардом, может, удивлялись тому, что бог Юм-Чак не оторвал этот железный ковш и не оставил его там, на дне.