— Терять платок, леди Виржиния — это к слезам, — расстроенно покачала она головой. — Ох, не к добру… Пожалуй, схожу в церковь, поднесу за вас цветов святой Генриетте.
— Глупости, — нахмурился Георг, не отвлекаясь от растирания специй в ступке. В кухне сегодня пахло особенно свежо — гости предпочитали заказывать или холодный кофе с лимонной цедрой, или с кардамоном, или вовсе мятные настои. — Любому понятно, откуда появилась эта примета. Для бедняков все потери — к слезам, потому что купить новое бывает не на что. А вы, леди Виржиния, можете потерять хоть дюжину платков разом, но убытка не почувствуете. Вот если вы оборонили этот платок где-нибудь в неподобающем месте, то будут вам слезы, а нет — так и не беспокойтесь попусту.
— Я была сегодня только у леди Вайтберри, а больше нигде из автомобиля не выходила, — пожала я плечами. — Так что повода для волнения действительно нет. Просто я не помню, вынимала ли его вообще… Впрочем, не важно. Георг, чуть не позабыла сказать — сегодня мы ждем Эллиса после закрытия. Еще должен подойти мистер Калле, но я не знаю, через парадный вход или через черный. В любом случае, впускайте и провожайте в зал.
— Опять помогаете этому бездельнику, мистеру Норманну? — в голосе Георга зазвенело осуждение. — Если иметь дело с такими людьми, обязательно попадете в историю, леди Виржиния. И это не примета, это закон.
Осаживать Георга не хотелось, еще меньше у меня было желания отстаивать в споре доброе имя Эллиса. Хотелось просто покоя — что-то подсказывало мне, что ближайшие дни или даже недели будут очень насыщенными.
Эрвин Калле, как и ожидалось, пришел заранее и устроился за дальним столиком. Кофейня к тому времени уже почти опустела. Посетителей, в общем-то, и так было немного — жара все не спадала, многие чувствовали себя неважно и предпочитали оставаться дома, потому закрыть «Гнездо» я могла бы уже в одиннадцать, если бы возникло такое желание. Мадлен отнесла художнику за счет заведения чашечку легкого «дамского» кофе со сливками и корицей. Эрвин поблагодарил, жестикулируя немного нервно — чашка едва не полетела на пол — и, смущенный, сгорбился над столом.
Прощаясь с последними посетителями, я наблюдала за художником краем глаза. Эрвин выглядел куда лучше, чем в нашу прошлую встречу. Во-первых, он опять перекрасил волосы — теперь они были почти естественного цвета, темно-медного. Во-вторых, исчезли мешки под глазами и жутковатая бледность. Одежда стала опрятнее. Уголки губ были все так же опущены вниз, никуда не делись рваные жесты и напряжение — Эрвин как и прежде скорбел по другу, но теперь горе побуждало его не прятаться, а действовать.