То, что в центре событий была Селия, стало ясно хотя бы потому, что она не появилась за ужином. Пояснение леди Фарингдон, что ее дочь чувствительна и легкоранима, Макс перевел по-своему: капризное дитя не получило какой-нибудь мелочи, которой добивалось.
Войдя в комнату, он позвонил в колокольчик и, когда появился Хардинг, сказал ему:
— Мы уезжаем рано утром. Ты упаковал вещи?
Хардинг кивнул:
— Да, сэр. Все готово. Я еще нужен сегодня вечером?
Макс покачал головой, но затем передумал:
— По зрелом размышлении… принеси-ка мне бутылку бренди, а затем отправляйся спать.
Хардинг заколебался:
— Бренди, сэр? У вас завтра утром голова будет гудеть, как котел.
Граф Блейкхерст поднял брови:
— В этом случае разрешаю тебе злорадно заявить: «Я же вам говорил!» А сейчас пойди и принеси.
— Да, сэр. Приятного похмелья, сэр.
Рот Макса дернулся.
— Бог знает, почему я тебя терплю!
Хардинг ухмыльнулся:
— Возможно, что и знает, сэр. Он ведь Всеведущий, разве нет?
Макс рассмеялся и сел на кровать, чтобы снять обувь.
— Сэр?
− Да?
— Оно, конечно, не мое дело, но вы слышали что-нибудь о дочке полковника?
Смех оборвался.
— Мне очень жаль, Хардинг, но я должен тебе сказать, — тихо произнес он. — Она умерла. Фарингдон намекнул, что она сама свела счеты с жизнью. Я опоздал. Снова.
Хардинг побледнел:
— О господи! Мне так жаль, сэр.
— Мне тоже. Спокойной ночи.
Когда бренди доставили, Макс откупорил бутылку и взглянул в лицо своему поражению. Пять лет. Какого черта он ждал так долго, чтобы удостовериться, что с Верити Скотт все в порядке?
И только тогда, когда этой весной леди Фарингдон представила обществу прекрасную Селию, он стал задумываться.
Но более близкое знакомство с леди Фарингдон заставило насторожиться все его инстинкты. Этой женщине он не поручил бы собаку, занозившую лапу, не говоря уже о несчастной сироте, убитой горем дочери самоубийцы.
Он сложил горкой подушки, оперся на них спиной и сцепил руки за головой, уставившись на сборчатый полог над своей кроватью. Слишком поздно. Точно так же слишком поздно он пришел к человеку, который спас его жизнь ценой своей собственной жизни.
Это Уильям Скотт отразил саблю, которая должна была убить или искалечить его. Это Уильям Скотт получил незаживающую рану, в которой развилась гангрена. Рука Уильяма Скотта была ампутирована в вонючем полевом госпитале после Ватерлоо. И именно Уильям Скотт в конечном итоге погрузился в отчаяние и убил себя.
Макс вздрогнул, прогоняя призраков прочь. Он уже ничего не мог для них сделать. Они оба покоились с миром. Завтра вечером он вернется в Лондон. Надо надеяться, что его брат-близнец Ричард уже возвратился в город, и он сможет смыть горечь потери, отравившую его сердце. Лучше обратить свой взор на живущих и сегодня вечером выпить еще, чтобы изгнать призраков. Утреннее похмелье будет за это справедливой платой.