Один раз. Только один раз.
— Ребенок, — умоляюще прошептали ее дрожащие губы, когда он навалился на нее. — Пожалуйста, Макс.
Кровь в его жилах забилась, точно молот.
— Нет! — вырвалось у него, и он отдернулся oт дрожащей руки и спустил ноги на пол.
Когда он ушел, в комнате повисла потрясенная тишина. Удар захлопнувшейся двери попал прямо ей в сердце. Лежа одна во тьме, она осмысливала то, что сделала.
Она чувствовала себя, как мелкое морское существо, которое вытащили из защитной раковины и оставили валяться нагой и беззащитной на берегу. В последнюю неделю она вновь осмелилась мечтать. Она разрушила все сама, прося слишком много.
Макс невидяще уставился в деловые отчеты, которые два часа назад вручил ему Ричард. Сейчас в них было не больше смысла, чем два часа назад. Где сегодня утром была Верити? Скрывалась ли она в доме или выскользнула в сад? Она обычно приходила к нему после завтрака. Он не был на завтраке. С утра съел немного хлеба и сыра и ушел прогуляться — чтобы не видеться с ней.
Макс знал, почему она не пришла сегодня утром. Он застонал и отодвинул свой стул от стола. Чувство вины терзало его. Прошлой ночью… Он должен был объяснить ей, почему он… почему она не может родить ему ребенка. И мысль о том, что у нее мог быть ребенок от него, обожгла его душу. Она чуть было не упросила его.
Он беспокойно прошелся по кабинету. Что, черт возьми, ему делать? Все эти годы он был одним из младших сыновей. Невыразимая пропасть существовала между Фредериком, наследником, и его младшими братьями-близнецами. Расстояние между ними росло по мере взросления. А потом Фредди умер, оставив Макса следующим в очереди на графство, а Ричарда — по-прежнему младшим сыном. Они родились с разницей в полчаса. Полчаса, которых оказалось достаточно, чтобы между ними пролегла пропасть.
Он поклялся себе, что эта разница никогда не станет реальностью. Возможно, с этим он был в состоянии справиться. Но оставалось обещание, данное матери… И при этом он должен был жениться на Верити.
Он должен был сказать ей правду — почему никогда не собирался вступать в брак и почему никогда не мог дать ей ребенка.
Проклиная себя, он оттолкнул стул от стола. Лучшее, что он мог сделать, — это спуститься в конюшню, оседлать лошадь и поехать кататься. До изнеможения. Если седло окажется неудобным, он только спасибо скажет. Кроме того, адская боль в сердце была намного хуже.
Голос Ричарда, в котором сквозило тихое торжество, проник сквозь дымку усталости, окутывающую разум Верити. Заморгав, она сосредоточила взгляд на шахматной доске и попыталась заставить себя думать. Согревшись под солнцем, льющимся на ее плечи, она запоздало признала ловушку, которую использовал еще папа. Она должна была предвидеть такой поворот событий.