«…Буду завершать операцию там, за первой линией контрольных постов, — принял решение Хайнц. — В мою пользу элемент внезапности, наконец неприступные скалы».
Только теперь Хайнц по-настоящему почувствовал, как ему пригодится еще юношеское увлечение альпинизмом, доведенное до мастерства в специальной горнолыжной школе, уже здесь, в горах рейха и Остмарка. Хайнц по достоинству оценил «австрийскую школу» покорения каменной стихии Альп. И этот накопленный опыт должен был верно послужить отважному разведчику в предстоящем опасном поединке…
Репортаж о покушении на фон Борзига попался на глаза Кройцеру, перенесшему тяжелую операцию, спустя лишь несколько дней после случившегося.
«…Ловкая бестия тот, кто протолкнул в прессу этот винер-штрудель[7], прослоенный правдой и кривдой!» От охватившей его ярости Кройцер вцепился ногтями в простыню. «Громоотвод, и только, — быстро схватил суть дела хауптштурмфюрер, который давно уже набил мозоли и на межведомственных интригах, превратившихся в непрерывную закулисную войну между гестапо и их VI отделом зарубежной разведки СД. …Отвели одним махом ответственность от гестапо, да еще выдали себя за «героев», спасших специального курьера СД!
А как подробно расписали фон Борзига! Точно объявили розыск сбежавшего преступника — и форма носа, и крутизна лба, и цвет волос… — Кройцер чувствовал, как от сильнейшего нервного возбуждения у него жаром заполыхала голова. — …Этот проклятый репортаж — в первую очередь петля на мою шею! Они же снова выведут на Борзига если не одиночек-фанатиков, как эта австрийская шлюха, то теперь уже наверняка агентуру противника. И конечно, русскую. Англосаксы сдрейфят и нос в «Мертвые горы» не сунут. За сохранность же портфеля придется отвечать перед Шелленбергом мне».
Кройцер с такой силой дернул фарфоровую грушу звонка, что оборвал провод. На звонок торопливо вбежала дежурная сестра. Кройцер приказал ей принести в палату телефон и немедленно связать его с фон Борзигом.
— Я выезжаю вслед за вами сегодня же! Нет, завтра! — прокричал Кройцер в трубку, чувствуя, как жар горячими волнами захлестывает его сознание. — Будьте внимательны и осторожны, лейтенант!
Кройцер, однако, смог покинуть госпиталь лишь на третий день и то оставив в канцелярии госпиталя расписку, что он «целиком и полностью берет ответственность за свое здоровье на себя, ибо прерывает лечение вопреки строжайшему предписанию врачей».
«…Если я на этот раз проморгаю портфель, Шелленберг не станет церемониться со мной. А разойдутся швы на брюхе, может быть, и выживу», — думал Кройцер, устало растянувшись на мягком диване спального вагона, мчавшегося в глубь австрийских Альп к Бад-Аусзее.