Мортон кашлянул, подойдя почти к самым ногам управляющего. Тот вздрогнул и едва не свалился со стремянки, суетливо сполз с нее и сел на нижнюю ступеньку.
— Как вы меня напугали, — сказал он.
— Неудивительно, — засмеялся Мортон. — Не объясните ли, что вы тут делали?
— Я?
— Да, да, вы. Затем раскачивали решетку?
— Раскачивал? — растерянно переспросил управляющий. — Я не раскачивал, я проверял, надежна ли она.
Мортон мысленно выругал себя и подумал, что шеф наверняка не похвалит за такую спешку. Сколько уж раз убеждался он: поспешишь — упустишь преступника, и вот снова оплошал. И еще подумал, что репортер не так уж и не прав, ожидая стрельбы. Налетчиков придется впустить в музей, даже дать им возможность взять скульптуру. И только, после этого задерживать. Иначе тот же репортер не пожалеет слов, чтобы расписать промашку полиции. А как поведут себя грабители, застигнутые на месте преступления, трудно сказать. Кивнув Роланду, чтоб не спускал глаз с управляющего» Мортон прошел в туалет, вынул плоскую карманную рацию, прицепил присоски антенны к канализационной трубе и вызвал шефа.
— Управляющий? — переспросил шеф, выслушав доклад. — Сам на себя доносил? Ведь это он вызвал полицию. Нет, поищи другого.
— А все же пришлите пару человек. Пусть погуляют снаружи на всякий случай.
— Где я их возьму… — Шеф замолчал, и Мортон подумал было, что оп отключился. В соседней кабине урчал унитаз и булькала вода под краном. — Разве что Форреста? Он сегодня на свидание отпросился, ну да свидание не похороны, можно и отложить…
Вернувшись в зал, Мортон увидел идиллическую картину: Роланд, как экскурсант, ходил за управляющим от скульптуры к скульптуре, почтительно слушая его воркующий голос.
— Древние понимали красоту женского тела по как мы. Теперь вce сводится к сексу, и женщина в купальном костюме уже не вызывает эмоций. Да и вовсе без ничего не всегда волнует. Стыдливость — вот основа пластического искусства. Взять эту мраморную девственницу: у нее все угадывается под покрывалом, все, что надо Видно, что она колеблется: скинуть покрывало или нет, и зритель мучается вместе с ней. Часами стоит, завороженный ее нерешительностью. Когда женщина все делает сама — неинтересно. А тут каждому хочется помочь. И уж я-то знаю, сколько рук тянулось к этой скульптуре…
— А та, двухмиллионная — спросил Роланд. — Она совсем голая, чего ж столько стоит?
Управляющий пожевал губами, погладил лысину.
― А кто знает, сколько она стоит? Ее никто не покупал. Лет пятьдесят назад музей, которому она принадлежала, вконец разоренный, предложил продать ее за два миллиона. Покупателя пе нашлось. А цифра так и осталась. Мы упоминаем ее только в целях рекламы. Поверьте, девять из десяти посетителей музея приходят только за тем, чтобы взглянуть, что это так дорого стоит.