Жадно ел и Суслов. Но ел как-то нервно и руки подрагивали. Тут тоже не надо было быть физиономистом, чтобы, выражаясь языком почитаемого москвичом Шекспира, заметить: «Неспокойно в датском королевстве!..» Оглядев едва возвышающийся над полом стол на резных ножках, когда они прошли в гостиную старца, Суслов приуныл. Водки, на которую он очень надеялся, на столе не было. И он отлично понимал, что спрашивать о ней хозяев в присутствии командира Дрепта исключалось. Они были на войне, а здесь работали уже совершенно другие законы. Стало быть, исключался для него и вариант расслабления, который помог бы справиться и с дрожавшими руками, и нервами. «Черт, какой с меня разведчик!» — молча выругался он, проклиная себя за то, что не мог унять свой нервный жор. Хотя всего пару часов назад, когда на плато ему удалось незаметно избавиться от ящика с толом, выразительно подумал: «А все-таки на что-то я гожусь!..» Но организм этого парня не был рассчитан на длительное нервное напряжение. Он грозил рассыпаться, как та новомодная у европейцев восточная игра в палочки, где весь шалашик держался на одной краеугольной.
Дрепт сопоставил этого Суслова с тем, в кабульском дукане, что тоже и непонятно зачем наигрывал психа. «Может быть, он не наигрывает, а действительно псих, — пронеслось в мозгу у Дрепта, — но это многое упрощает, ибо многое объясняет…»
Дрепта сейчас занимал старец. Старец в своеобразной эйфории, понимал Дрепт, его надо дожать. Он вспомнил, как в кабинете Чмелюка они смешно предположили, будто старик ничего не знал о тоннеле или делал вид, что не знает, — из-за боязни моджахедов. Но этот старик не боялся ни моджахедов, ни шурави. Он был древнее и тех, и других, как и те земли, которыми владел его род.
«А если, почтенный, люди с той стороны Ландайсина не оставят тебя в покое и из Бадабера пришлют другую банду? Если мстительные моджахеды сожгут Чартази?» — Командир Дрепт — так и быть! — потянулся за бараньим ребрышком.
«Я с ними договорюсь…»
«С бандитами-то?»
«С Бадабером! — Старец, казалось, был оскорблен одной мыслью, что его принимают за человека, который опустится до переговоров со всякой швалью. И добавил жестко, желая показать русскому офицеру его место: — С твоими генералами я уже договорился!»
«Ну, это разумеется. Иначе мы не были бы здесь, и кяриз под Ландайсином не взлетел бы на воздух».
«Я повторяю, с твоими начальниками я договорился. Генерал Суслов дал мне слово офицера!» — начинал злиться старец.
«Уважаемый Абдулхай из знатного рода Али, я солдат и подчиняюсь приказу. А нового я не получал. Поэтому кяриз взлетит на воздух, иншаллах!», — командир Дрепт скорбно поджал губы и сыграл на лице печаль солдата, подчиняющегося жестоким приказам войны. И чтоб заполнить наступившую паузу, также скорбно потянулся к жареной рыбешке на тяжелом серебряном блюде. Старец не хвастал: он платил бы наемникам шурави неслыханно. Над одной его домашней утварью рыдали бы самые известные мировые музеи и богатейшие частные коллекционеры: видно было, что его горы славились древнейшими серебряными рудниками. А вот что такого неотразимого в горной форели, понять было трудно. По мне, думал Дрепт, ей ни чем не уступает наш сладкий озерный карасик.