Подойдя к машине, я с удовлетворением отметил, что Пашка успел за день наполнить бумажные мешки песком и обложить ими машину. Теперь можно дышать спокойней, и из трубы над входом вьется дымок, значит, есть тепло, горячая вода, сухие сигареты. Я подошел к двери и, не открывая ее, позвал:
— Пашка! Ты где?
— Я здесь, товарищ капитан. Охраняю.
Из сумерек вынырнула Пашкина фигура, я посмотрел на место, выбранное им для охраны, и про себя отметил, что толково сделано.
— Ну что, мой незаконнорожденный сын, чем отца порадуешь? Как ты себя вел? — шутливо я обратился к Пашке.
— Все хорошо, Вячеслав Николаевич. Вот, машину обложил песком, продуктов достал.
С продуктами была проблема, так же как и с матрасами, нательным бельем, обмундированием. Тыловые колонны отстали еще на «Северном», не имело смысла их тащить под многочисленными обстрелами. Только наливники с охраной под обстрелами подвозили нам горючее для машин и дизель-электростанций. Конечно, у каждого солдата, офицера в каждой машине, БМП, танке запас тушенки, каш консервированных с мясом всегда был, но разве это еда? Так, прямой путь к язве желудка. Поэтому все без исключения постоянно занимались добыванием себе пропитания.
Вот и при штурме этого милого бывшего детского садика в подвалах были обнаружены приличные запасы продовольствия и спиртного. Многое мы уже съели и выпили, но мы также знали, кто нагреб больше всех продуктов и спиртного, и, пользуясь когда личным обаянием, когда изворотливостью и нахальством Пашки, периодически раскулачивали связистов.
— Сынок, — обращаясь к Пашке и влезая в кунг, — какими разносолами и заморскими настойками ты порадуешь своего старого больного отца?
— Голландская ветчина, баранина копченая, сардины, по-моему, французские, и две бутылочки коньячка, по этикетке тоже французский, — отрапортовал он.
— Вода горячая есть? — поинтересовался я, снимая с себя оружие, бушлат и прочую амуницию.
— Есть, полный чайник, — доложил Пашка, закидывая автомат за спину.
— Идем польешь, а потом ужинать, — я уже успел насладиться теплом в кунге и сейчас с большой неохотой шагнул в сумеречный мороз, тем более что пришлось раздеться.
Я начал долго и старательно умываться, отфыркиваясь, как кот, и выплевывая забившую ноздри и рот пыль. Бани пока не было, и поэтому мы набрали в аэропорту освежающих салфеток и какого-то дешевого польского одеколона и, периодически раздеваясь догола, обтирались ими. Нижнее белье просто выбрасывали, надевая новое.
Пока я, вернувшись в кунг, вновь одевался и протирал автомат ветошью, Пашка нарезал ветчину и вонючие копченые бараньи ребрышки, открыл банку сардин. В центре стола водрузил нераспечатанную бутылку коньяка с надписью «Hennesy». Я открыл бутылку и понюхал содержимое, пахло неплохо. Разлил по пластмассовым стаканчикам. Себе побольше, Пашке поменьше. Поднял стакан, посмотрел на свет, взболтнул, еще раз понюхал, запах мне определенно нравился.