— Хлопцы! Оставьте в покое моих ребят, сколько вам говорить! Хотите помочь — помогайте, а не толпитесь. И оружия не просите. Самим не хватает… Ну, что там у вас? Говорите, людей можно накормить? Пошли, покажешь…
— Ребята! С Ленинского гонят трофейные бэтээры!
Как не пойти на такое посмотреть! У городского штаба ТСО стоят два новеньких бэтээра. Их осматривают бойцы ТСО, где-то внутри находят маркировку на латинице и разражаются заковыристым матом. Румынские! Вокруг толпа народа, здесь тоже полно безоружных ополченцев. Женщины и дети несут своим мужьям, отцам и защитникам поесть. Весь бивак гудит и шевелится, изредка затихая, чтобы прислушаться к редким выстрелам. Говорят, полчаса назад с одной из крыш в центре города сняли снайпера.
Мои попытки найти здесь кого-нибудь из бендерского батальона заканчиваются неудачей. В надежде хоть что-нибудь узнать вновь подхожу к бэтээрам. По словам ребят, побывавших на Ленинском, националисты драпанули на высоты за городом. Только на окраине ездят машины, какие-то люди продолжают раздавать уходящим беженцам гуманитарную помощь. Чтобы не сталкиваться с ними, в дальнюю часть микрорайона их командир решил не лезть. Серж, услышав об этом, фыркает, что «глупое миролюбие — родная сестра слюнявой благотворительности и мама пышных похорон». Не дошли до окраины, значит, оставили противнику место закрепиться…
Вернувшись, я наконец знакомлюсь со всеми подробно, запоминаю своих бойцов. Ваня Сырбу — молдаванин. Петя Волынец — тот наполовину молаванин, наполовину русский, родом из Дубоссар. Гриша Дорошенко и Володя Кравченко — украинцы. Андрюха Сергеев и Костик Аверичев — чистокровные русаки. Плюс наши кацапы, прибалт Семзенис, еврей Штехман и хитроватый, но добродушный болгарин Живков. По-настоящему его зовут Иван, но он уже отзывается на данное ему остряками имя Тодор. Полный местный интернационал, только гагаузов и цыган не хватает.
Двыа часа ночи, и, чтобы быть завтра в форме, пора отдыхать. Слегка выпивший на дармовщину Федя весело тормошит и тискает оставшийся безхозным выводок котят. Тревожно мяучит кошка-мама, и Кацап задабривает ее, вскрывая свежеворованную банку с кильками в томате, а потом снова дерет своей лапищей куцые кошачьи хвосты и уши. Котята прыгают ему на руку и пытаются кусать.
— Оставь котов, живодер! — смеется Тятя.
— Шчас… Страсть люблю эту мелочь! Как себя помню, в нашем дворе хвостатые водились… А раз я мурзаного котенка-доходяжку принес, так здоровенный из него котяра вырос, прожил у нас лет двенадцать. Тюбиком звали.