— Не ори, лейтенант! Понимаешь, сначала гуслики в частный сектор напротив соседей полезли. Стрельбу оттуда учинили, Давидюка ранили. Наши в ответ шуганули их гранатами. Гуслики обратно, к школе и через перекресток на Дзержинского шнорк! Да еще их гранатометчики обнаглели! Не отход своих вояк прикрывают, а лупят в нашу сторону на авось, навесом. Я же знаю, что сзади на улицах людей полно! Тут уже казаки пару раз стрельнули, чтоб их заткнуть, а румынва в ответ из минометов! Не терпеть же такое безобразие! Вот я гопникам привет и послал. Они сначала залегли, потом вскочили, тут вторая очередь прилетела! Вон посмотри, валяется, косоглазый! Зря я, что ли, такой объем земляных работ осваивал?! А гранаты у меня есть. Недавно подкинули чуток!
— Ладно, понял тебя! На, хлебни малость! — добрею я.
Раз так, то отпущение грехов за открытие огня у Лешки в кармане. Тем более что мули вновь стреляли из минометов. Даю Гриншпуну бутылку и, не обращая внимания на свое обрадовавшееся, устраивающееся поудобнее в траншее воинство, прикладываю к глазам бинокль. Бинокль поганенький, на шесть крат, правый окуляр не наводится, кольцо резкости сорвано. Хорошо, в том положении, которое позволяет смотреть далеко. Вблизи — подзорная труба, а не бинокль. Впрочем, спасибо, что такой есть.
Действительно, прямо напротив школы лежит. Судя по позе — труп с гарантией. Теперь понятно, почему полицаи вели себя так громко и нервно. Они всегда нервничают, когда им кажется, что мы пытаемся обстрелять их укрепленные пункты. То, что приднестровской атаки нет, и у них под стенами бегают гастролеры, насолившие приднестровцам, они часто понимают с опозданием. Осматриваю улицу впереди. В домах на ничьей земле все неподвижно. Ближайший к нам перекресток вызывает у меня жажду мулиной крови. Вот он, открытый со всех сторон, специально выбранный как место прохода разведгрупп обеих сторон, проверявших соблюдение местного перемирия. Здесь нельзя было друг в друга стрелять, и все же именно здесь они нас обманом подстерегли. Справа у бровки проезжей части — воронка от снаряда. Слева стоит обгоревший бэтэр — тот самый. Хорошо стоит, наблюдать не мешает! Тогда, в ажиотаже, проскочил через проезжую часть, сволочь! Застрял бы посередине, блокируя обзор, лажа была бы, а так — чудненько! Сзади возня и переругивание:
— Эй, эй! Дай, б, сюда! Ну и здоров же ты бухать, Ханурик!
Отрываюсь от бинокля и поворачиваюсь к своим орлам. Алчущие продолжения банкета морды тут же постнеют. Признаков подхода остальных бойцов взвода не видно. Самостоятельный Достоевский, разумеется, отменил мой приказ о выдвижении на передовую сразу же, как стихла стрельба и стало ясно, что это не бой, а фестиваль с салютом. Это он сделал правильно, но здесь случай интересный…