Война это грязное и кровавое дело. И жалости не стесняйся. Жалость зверем не дает стать. Так что бери себя в руки и пошли работать!
…Олег попытался увидеть полковника молоденьким лейтенантом, который, пожалев афганку, фактически, подставил группу под неминуемую гибель. Не получилось. Нынешний — жестокий, расчетливый Маринин никак не походил на наивного, милосердного лейтенанта.
Пока пошли за пленным, комбриг отвечал на вопросы Маринина.
— …В лесу его взяли. В трех километрах от Гехи. Связной. Шел в Гудермес с видеокассетой от Абу Умара. Фээсбешники там работают. Целую сеть уже расковыряли.
— Это у него «джипиеска» была?
— Так точно. Говорит, что должен был ее передать на рынке человеку, который приедет на зеленой «шестерке» с фотографией Шамиля на ветровом стекле. Мы выставили наших людей на въезде и выезде, фээсбешники работали на рынке, но никто не появился.
— А сам он умеет с ней обращаться?
— Умеет. Мы проверили. Он вообще отлично подготовлен. Карту уверенно читает. Со взрывчаткой работает. Взрывных схем нам штук десять нарисовал. Связь знает. Говорит, что полгода в лагере Хаттаба обучался. И потом еще три месяца в Грузии стажировался…
— Вот эта джипиеска меня и интересует…
Второй пленный был чрезвычайно худ и высок. Левый глаз его заплыл черным синяком и превратился в гноящуюся щель. Нос безобразно распух. Он пугливо вжимал голову в плечи и боялся встречаться глазами с, сидящими перед ним офицерами. Маринин мгновенно подобрался.
— Имя! Фамилия! — жестко бросил он. — Отвечать быстро!
— Багаудин Резваев. — испуганно пролепетал чеченец.
— Где живешь? Сколько тебе лет?
— В Шали. Улица Свободы дом пять. Мнэ пятнадцать лет…
Полковник переглянулся с комбригом.
— Пятнадцать? — и Олегу показалось, что в голосе Маринина прозвучала легкая растерянность.
— Да пиздит он. — С пренебрежительной уверенностью ответил комбриг. — Восемнадцать ему! Корчит тут из себя пионера — героя.
А ну, отвечай, сколько тебе лет?
Пленный сжался в комок.
— Отвечай, говорю! Ты тут нас на жалость не дави. Не проймешь! Забыл сучара, как на казни наших пленных ходил. Сам рассказывал. Нравилось смотреть, да? Ну, так я тебе сейчас лично кишки на кулак намотаю, если врать не перестанешь. Сколько тебе лет!? — почти рявкнул комбриг.
Чеченец вздрогнул как от удара.
— Восемнадцать… — прошептал он еле слышно.
— Документы при нем какие-нибудь были? — спросил Маринин.
Паспорт. Но выписан в июле этого года. Мы такие паспорта мешками изымаем. Туфта!
— Я все скажу. — Затравленно, скороговоркой пробормотал чеченец.
— А куда ты, нахрен, денешься? — осклабился комбриг. — Да ты теперь для своих — никто. В Гудермесе по твоей наводке уже целую банду взяли. Ты теперь у половины Чечни в «кровниках» ходишь. Я только слово на рынке шепну — и всей твоей семье к утру головы срежут. Хочешь?