Возвращение Кэтлин было и радостным и печальным. После почти трехмесячного отсутствия чудесно снова увидеть своих детей. Нельзя было не удивляться тому, как сильно они подросли за это время. Александреа в октябре исполнялось четыре года, так что она уже вышла из младенческого возраста. Даже Катлин в свои два с половиной казался на удивление повзрослевшим.
Кэтлин с изумлением, близким к шоку, обнаружила, что общение с сыном причиняет ей боль. Мальчик был копией отца, и, глядя на него, невозможно было не думать о Риде. Когда сын смотрел на нее ярко-голубыми глазами и улыбался ослепительной хитроватой улыбкой, Кэтлин хотелось умереть, так сильна была ее боль.
При всей любви к своему милому малышу она бессознательно избегала его. Поняв это, она стала заставлять себя проводить с ним больше времени. В конце концов, ребенок не был виноват в том, что как две капли воды походил на отца. Он не был виноват, что Рид ушел на войну и погиб. И все же каждый раз, когда Кэтлин держала на руках сына, каждый раз, когда убирала со лба непокорную прядь его черных волос, сердце ее пронзала боль. Одно время Кэтлин надеялась, что, возможно, она беременна и родит еще одного ребенка от Рида — последнюю память о нем, но теперь она была рада, что эта надежда не оправдалась. Достаточно тяжело было находиться рядом с Катлином.
Андреа не вызывала у нее таких болезненных эмоций. Девочка была больше похожа на Кэтлин, а не на Рида. Ее каштановые кудряшки были по цвету смесью золотисто-рыжих волос Кэтлин и черных Рида. В ее блестящих, бирюзового цвета глазах смешалась голубизна отцовских и зелень материнских. Это были совершенно неповторимые, не похожие ни на какие другие глаза. Если в своих поступках Андреа иногда подражала Риду и между ними было определенное сходство во вкусах и характерах, то в дочери это было не так заметно как в сыне. Кэтлин начала было думать, что постепенно примиряется со своей утратой, вытесняет из души горечь и сожаление, но оказалось, что до этого еще очень далеко. Все вокруг напоминало ей о Риде.
Мэри Тейлор не удивилась, услышав печальный рассказ Кэтлин. Она с самого начала ожидала именно такого исхода, но понимала, что Кэтлин нужны были осязаемые доказательства. Пережив первые самые тяжелые дни и как-то смирившись со смертью сына, Мэри стала договариваться о заупокойной службе. Черный креп и венки вернулись на парадный вход, и на сей раз Кэтлин не протестовала.
Про себя Кэтлин думала, что все — она сама, Мэри, Изабел, Сьюзен, выглядят как вороны в своих траурных платьях, но ей было все равно. На протяжении всей заупокойной службы и панегириков в адрес Рида она сидела бледная, как статуя; она не проливала слез и вообще не проявляла никаких эмоций, словно окаменела в своем горе.