— У меня никогда не было столько свободного времени, — сказала как-то Пандора Бену, когда они загорали на пляже. — И мне тем более странно, что именно сейчас, в эти свободные часы, я вдруг стала все чаще вспоминать некоторые забытые моменты из моей прошлой жизни, о которых раньше и не думала.
Голубые цвета в морской палитре, например, неожиданно напомнили Пандоре ляпис-лазуревое ожерелье, которое когда-то подарил ей отец. Зеленые оттенки воды вызвали в памяти один пластмассовый браслетик, привезенный как-то из другого города отцом. Он вообще редко покидал их городишко с непримечательным названием Бойсе, штат Айдахо. Но тогда все же сделал исключение, съездил куда-то, а вернувшись, привез невзрачный белый пакетик с браслетом. Та поездка отца и его подарок почему-то вспомнились Пандоре именно теперь.
Лежа на горячем песке, слушая биение своего сердца и урчание в животе Бена, Пандора не могла не вспомнить еще об одном, связанном с отцом, эпизоде.
Она — маленькая девочка, сидит на коленях у отца, а тот тихонько покачивает ее, напевая. Эту песенку он сочинил специально для Пандоры, и называлась она «Мы плывем по морю на нашем корабле». Это было одно из тех чудесных мгновений, когда родители и дети испытывали нежнейшие моменты духовной близости. В комнате они были одни. Нога отца со сползшим вниз коричневым носком то плавно поднималась вверх, то столь же плавно опускалась вниз. Теперь, спустя многие годы, Пандора понимала, что уже тогда отец, некоторые его жесты вызывали у нее сексуальное влечение. Вот и сейчас уже одного этого воспоминания оказалось достаточно, чтобы «завести» ее.
— Обними меня, Бен! — попросила она, переворачиваясь на живот.
В объятиях Бена Пандора вспомнила и то, как закончилось милое мгновение их с отцом близости и понимания. Появившаяся в дверях мать подскочила к Пандоре и звонкой пощечиной буквально опрокинула девочку на пол. «Ступай наверх, потаскушка!» — закричала Моника. Потом она развернулась к отцу и, яростно выплевывая слова, заорала: «А ты, ты — старый сукин сын! Не смей больше распускать свои похабные клешни!» С этого дня отец и дочь почти не приближались друг к другу, стараясь общаться как можно меньше. Сильное смущение висело между ними непреодолимой стеной. Отец уже не проявлял свои чувства к дочери, не приходил даже поцеловать ее перед сном. Зато во взгляде матери отныне постоянно присутствовало мстительное удовольствие, не ослабевшее даже по прошествии времени Моника изо дня в день восседала за безмолвным семейным обеденным столом, наслаждаясь нанесенным ею ущербом. «Твой отец совсем не сексуальный мужчина, — говорила она каждый раз Пандоре за послеобеденным мытьем посуды. — Да у него он и вовсе не встает, знаешь ли?» После этих слов Моника глубоко вздыхала, явно жалея себя.