Возможно, не врет карлик.
Дортина дочка получила сорок юбок и сто монет. Только вот иных свадеб в Чейте не играли, а похороны случались частенько. И как знать, кого позовут хоронить строптивого Яноша?
– Погоди, Фицке, – заступилась Дорта. – Не вмешивайся в дела госпожи, Янош. А она не станет вмешиваться в дела церкви. Разве не платит она тебе восемь золотых флоринов каждый год? Разве не присылает десять кувшинов вина с каждого урожая? И сорок возов кукурузы? Разве не заботится о бедных и страждущих?
Все так. Но было ли в этой заботе хоть что-то человеческое?
– Если ты уйдешь, Янош…
Он не дослушал: развернулся и ушел. И небо шептало дождем: выбор правилен. Только силы нужны, чтобы до конца выстоять. Небо обещало помощь. Но как же оно было далеко!
На утро из замка Чейте прислали чашу, полную золотых монет. И гонец, поклонившись, сказал, что сие есть дар графини на обновление храмового убранства. Скрепя зубами Янош принял подношение. И на сей раз небо смолчало. Но человек с молчанием расстался. Тем же вечером он, сгорбившийся и несчастный, сидел над письмом, каждое слово которого давалось с мукой.
Когда же письмо было закончено, Янош перечитал его наново и, скомкав, швырнул в камин, на потеху умирающему пламени. Не доберется оно до Элиаса Лани, главы местной власти. А если и доберется, то сумеет ли сделать что-то хозяин Биче? Или же расскажет Эржбете о непокорном святоше?
Идти надо. В Пресбург.
Янош выжидал три дня. А на четвертый, когда луна иссякла, а небо стало непроглядно-черным, покинул свой дом. Он шел лесными тропами, скрываясь ото всех и на ходу придумывая, что сказать. Он почти уверился, что сумел сбежать, когда на границе, у самой Трнавы, чьи стены проступали из рассветного сумрака, его остановили.
– Куда идешь? – спросил мрачный Барно.
– Зачем ты бросил нас? – поинтересовался Хорват, кусая ножны.
– Люди спрашивают, почему пуст дом Божий? Неужто случилось страшное? – подхватил Вась. И вечно пьяная Кардошка, поднявшись с травы, зашлась хохотом.
– Убивайте, но я не вернусь! – крикнул Янош, молясь о скорой смерти. И стая сомкнулась.
Не убили. Просто били. Долго, старательно и лениво, утомившись же, связали и кинули на траву.
– Госпожа сама с тобой поговорить желает.
И страх сковал Яноша сильнее цепей.
Она сидела на высоком стуле, убранная в меха и бархат, непристойно молодая и прекрасная, как может быть прекрасен Дьявол. За левым плечом ее стояла огромная Йо Илона. За правым – Дортка, на чьем лице виднелась гримаса отвращения.
Все смотрели на Яноша. Он же глядел на бархатные туфельки, выглядывавшие из-под расшитой белыми волками юбки. На туфельках сияли алмазы и жемчуга, а в вырезе мыска виднелся белый чулочек.