– А если через наркодиспансер? Как ты думаешь, насколько дорого будет упрятать тебя в дурдом? Скажем, алкоголизм, спровоцировавший вялотекущую шизофрению…
– Угрожаешь? – не испугалась, наоборот, расплылась некрасивой жабьей ухмылочкой.
– Как и ты, – парировала Алина. – Почему бы тебе просто не взять денег? Десять тысяч? Двадцать?
– Пятьдесят. Я уже получила пятьдесят кусков за пять годочков.
– Сколько?
– Пять, дорогуша. Пять! – нахалка, перегнувшись через стол, добавила: – Что, твой благоверный блеял о романчике? Так вот, романчик наш давний. Еще до твоего появленья завязался. Как в песне: узелок завяжется, узелок развяжется…
Павел, скотина тихая! Пять лет – это же… просто в голове не укладывается.
– И квартирку еще, которую на меня переписал. Видишь, я тебе как оно есть говорю, мне врать не с руки. А также честно он мне еще столько же заплатит, никуда не денется. Только вот деньги придут и уйдут, а дите останется. На кой оно мне теперь?
– А на кой рожала?
Злость зарождалась в животе, полосовала наново зажившие шрамы, грозя прорвать и вывалить нутро. И Алина руку прижала, ощущая, как колотится сердце.
– Замуж думала выскочить. Я жрачки закажу? Голодная, страх.
Алина кивнула, желая оказаться где-нибудь в другом месте. Пока подавали, за столом висело молчание, тяжелое, как дым ее сигарет.
– Он же мяконький у тебя. Чутка поддеть – и поплыл маслом да на сковородочке. Ты вот – другая. Я вижу. А если б раньше видела, то и раньше б ему хвост накрутила. А так решила, чем тебе, Люсиль, не вариантец? Он плакался, что супружница болеет крепко и вот-вот помрет. Думала балаболит, мужичье вечно на своих-то гонит, а потом пронюхала, что и вправду она того… не жиличка.
– Не жилица.
– Во-во, верно.
Люсиль облизала пальцы и продолжила:
– Вот и подзалетела я для надежности. И ждать принялась. Не люблю я ждать, характерец не тот, ну да тут расстаралась. И утешала, как женушка померла, плечико подставляла, по головушке его дебиловатой гладила. Надеялась, дурища! А он все ныл и ныл. Про траур. Про девок своих, которые попривыкнуться должны, что мамки нету. Про тещеньку, чтоб ей в аду горелось!
– Стефания – умный человек. И добрый.
Люсиль заржала, хлопая себя по пузу.
– Добрый? Она и добрый? Сначала свела Пашку со своей дочурочкой, небось не поглядела на родство-то…
– Какое родство? – похоже, нынешняя беседа открывала куда больше секретов, чем предполагал Павел. И Алина с новым интересом посмотрела на собеседницу. Примитивна? Скорее пытается таковой казаться. Ее внешность – бутафория, ведь хватило же у нее ума и умения пять лет удерживать Павла рядом?