"Вы приезжали сюда детьми", сказала она, шагая по молу, пока не оказалась прямо позади меня. На скрипучих досках ноги ее почти не производили звуков, это было почти похоже на то, как в фильме "Кун фу" Дэвид Каррадин шагал по листам рисовой бумаги, не оставляя следов. Однако, Бенедикта могла проделывать это в тяжелых прогулочных ботинках. Она делала это, чтобы досадить мне; она знала, что я терпеть не могу, когда ко мне подкрадываются.
Чтобы скрыть раздражение, я снова повернулся к озеру, вспоминая, как когда-то переплыл его поперек на каноэ, милю туда и милю обратно, тяжелую горячую ленту утомления на плечах после гребли, в то время как Хей расхаживал, дурачась, по мелководью, словно неуклюжая болотная птица, рассматривая разломанные кварцевые гальки на урезе воды. Влажные, они были молочно-полупрозрачны. Пока он объяснял, как кварцевый кристалл можно заставить вибрировать в сердцевине часов, гальки высыхали и становились почти темными.
"Он поэтому явился сюда?", мягко нажимала Бенедикта. Когда ей хотелось быть таковой, она становилась созданием почти сюрреальной мягкости, ее каролингский акцент смягчался и ослабевал. Хотя меня она не обманывала. "Потому что вы приезжали сюда, когда были молодыми? На пикники, что устаивали в школе?"
Вместо того, чтобы напомнить ей, что у нас имеется лишь очень слабое свидетельство, что Хей вообще побывал здесь, я сказал: "Тигры всегда возвращаются в место, где запомнили красоту", цитируя - наверное, не слишком точно - строку из старого фильма Джека Леммона. "Тогда их и ловят."
"Вы так думаете о Хее? Как о тигре?"
Я повернул голову назад и засмеялся. Вероятно, в жизни Бенедикты нет места для философии, или для умерших киногероев. Я услышал ее вздох, и она сказала ломким голосом: "Я хочу взять ЯЭС-сканер в горы." Я услышал крошечные звуки ее ухода: скрип подгнивших досок, сухой треск кусочка плавника, когда она наступила на дранку. "Я хочу, чтобы вы мне помогли."
Я встал. Она, конечно, лгала. Мы оба это знали и оба перестали заботиться об этом уже недели назад. Она не нуждалась в моей помощи; ей было бы гораздо приятнее делать это в одиночку. То, что она хотела на самом деле, так это все время держать меня в поле зрения.
x x x
"Готов?"
"Ты хочешь, чтобы нас арестовали?", сказал я.
"Они не поймут, за кем из нас гнаться", сказал мне Хей; мелкие капли падали с его мандариновой бахромы.
"Прекрасно. Поэтому схватят только одного из нас. Я уже чувствую себя лучше."
Он засмеялся. Сравнительно поздно в жизни Хей решил заботиться о собственном теле. Четыре раза в неделю он ездил автобусом в спортивный центр в Харинджее, где привязывал себя к разнообразным хромированным и кожаным, пружинным и растяжным аппаратам инквизиции, поднимая грузы и скручивая тело в таких замысловатых направлениях, в которых мое просто не могло повернуться. Он бегал в лондонском и бостонском марафонах и показал уважаемое время в обоих. А потом какой-то идиот открыл ему акробатику.