После этого он продал все, чем владел на острове, где родилась Бенедикта, и перевез семью в Саванну, где нашел работу в какой-то нетехнической отрасли компонентной промышленности, переучившись плавать в том, что еще называли промышленностью Восхода, когда я был мальчишкой.
День спустя десятого дня рождения Бенедикты, примерно через восемнадцать месяцев после ухода с острова один из коллег отца по работе попытался задать ему вопрос и обнаружил экс-креветочника мертвым за своим столом. Он был мертв по меньшей мере сорок минут и никто не обратил внимания.
Бенедикта рассказала мне все это довольно рано, когда еще была заинтересована установить контакт. Но я не слишком хорошо в том виде контакта, которого ей хотелось, контакта, доходящего до предательства.
"Следующий квадрант мы прочешем завтра." Великий боже, как долго она хочет оставаться здесь?
"Я не думаю, что он еще здесь", сказал я безразличным тоном, словно еще не потерял от страха весь свой разум. "Если он вообще был здесь."
"Мы прочешем очередной квадрант завтра", повторила она, укладывая сканер обратно в шикарный замшевый чехол. Сканер это просто одна из вещей, которая в этой поездке разочаровывает Бенедикту, я - это вторая. Должным образом калиброванный, сканер теоретически должен был засечь радиацию от остатков Селлафилда во многих милях к юго-западу, однако батарейку Хея нигде не было видно.
Сканер выглядел похожим просто на один из трикордеров мистера Спока. Когда я сказал об этом Бенедикте, она лишь посмотрела на меня с выражением мягкой жалости, взглядом такого сорта, который, как я всегда воображал, миссионеры в девятнадцатом веке бросали на островитян в Южных морях. Конечно, она слишком молода, чтобы помнить оригинальный "Стар Трек". Слишком молода, если уж до этого дошло, чтобы помнить движущиеся картинки меньше, чем в трех измерениях. Я не должен обвинять ее в этом.
Я посмотрел на небо и сказал: "Посвети мне, Скотти."
"Ты болен, Мартышка", сказала она, качая головой.
Мы следовали ручью, возвращаясь по долине обратно к озеру. Здесь рядом с аллеей деревьев стояло дерево, на которое я обратил внимание в нашей последней прогулке. Я назвал его Раковым деревом. Казалось, оно умирает долгой и страшной смертью. Огромные гранулированные язвы размером в кулак усеивали ствол в почти симметрическом порядке; на нем почти не было листьев, даже с учетом позднего сезона, и казалось, что оно сбрасывает и ветви тоже, потому что некоторые просто отвалились и упали в ручей. Я обратил на него внимание сразу, как только увидел, однако Бенедикта удостоила его лишь беглым взглядом и забормотала что-то о загрязнении среды, что Орегон просто поражен такой же болезнью. Не думаю, что Бенедикте нравятся деревья. Не совсем уверен, нравятся ли ей люди. И уж наверняка ей совершенно не нравлюсь я.