Проглотив ее, он сказал:
— Предположим… Нет, милый ты мой. куда там!.. Это что же, значит, положим перед собой?
А про себя подумал: «И чего ему надо, чего он спрашивает? Вот чего: хочет мои мысли выведать».
— Да, дон сеньорите, — проговорил он чуть погодя, — в этом загвоздка. Что ни возьми, а загвоздка в этом. Смотришь, каков человек, а ведь ничего и нет, только пыжится он и важничает, как и его отцы. Вот уж что верно, то верно: одно дело нрав, другое — важность.
Старик помолчал еще немного, снова принялся чинить сети и легко, весело добавил:
— А вот что хорошо, так это мы с тобой — морской волчище да мальчишка, и он все спрашивает, все допытывается, откуда пошло то, что творилось в этом доме.
Владетель сокровищ подошел ближе — никак не завязывался узел сети, свисающей с его пальцев, — а на самом деле просто хотел удостовериться, жив ли блаженный, бородатый, бровастый старик, измазанный жидкой грязью. Все, что тот отвечал на его живые вопросы, было таким мертвенным, далеким, расплывчатым.
— Сюда, милый ты мой. привозили большие богатства на крепких мулах, на индейских спинах или в повозках, запряженных, бывало, семью парами волов. Хорошее было время. А у берега, на островках, жгли слетавшийся старый тростник, вроде маяка получалось.
Рыбак обнажил волосатую грудь, расстегнув рубаху цвета грязной соли, но не вздохнул, и сердце у него не заболело, только забилось в паутине ребер, а глаза заморгали от грустных мыслей.
— Ты себе представь, как горело! И красиво, и запах хороший, нос прочищает. Тяни его да тяни, будто табачный дым. Потому и надо курить сызмальства — лучше уж дым, чем сопли.
— Где ж они были, эти сокрытые места? — спросил Владетель, глядя из-под ладони, словно высматривал и подстерегал врага. Потом он выбросил руку вперед, будто сделал выпад, и, наконец, втянул голову в плечи — ускользнул, спрятался.
— В море, милый ты мой, в синем море… — И старик прибавил, припомнив гримасы и жесты Владетеля — Да ты сам лучше знаешь…
— Жгли на островах тростник… — проговорил Владетель глухим, как бы пористым голосом, и в ветхой памяти рыбака зашевелились воспоминания.
— Да, осветят у берега бриг, а кажется, что маяк. Вот и плывут другие суда прямо на скалы, твердые, будто нога в мозолях. Потому и говорится: «Островок — что мозоль». Выплывет судно из тьмы или из синего тумана, поверит, что свет от маяка, разобьется об скалы и утонет, а Владетели того и ждут. Притаятся, подстерегут и давай таскать с брига, пока совсем не утоп, то. что везли потом сюда, — золото, табак, ром, оружие и сокровища. И все у них шло хорошо, но тут в ловушку, черт его дери, угодило пиратское судно. Дошло до резни, Владетели разъярились, что твой ураган. Бились ночь, бились день — темно было, туманы, словно дня и нет. Владетели не сдавались, и тогда их позвал на совет капитан того брига, который разбился оскалы, но еще плавал, не тонул, — какая-то неведомая сила не пускала его на дно. Хозяева были не пираты, то бишь пираты, да самый главный был у них Великий Бес. Владетели сокровищ в черной одежде взошли на лодку, подплыла она к тонущему судну, поднялись они на борт, вернее сказать — на нос, по трапу, который держали бесы с мушкетами и при шпагах. Черная одежда порвалась в битве, с нее лилась вода, из сонных глаз — слезы, морская соль придавала сил, но как бы покрывала чешуей. «Я — Великий Бес», — сказал капитан. «Ну и что?»-спросили Владетели. «Можем заключить договор… — отвечал Лукавый, — вы губите много душ. это мне на руку». — «А пиратов вам мало?»-«Что мне души поганых псов, они и так мои! Вот у вас — всем жатвам жатва! Вельможи, священники, монахи, епископы, дамы, девицы, — словом, все, кто идет ко дну, когда ваши огни, словно благой маяк, приманивают их к самому лучшему и пустынному берегу, какой я только видел». — «Такой у нас промысел, — гордо сказал один из Владетелей. — Если же вам от этого польза, зачем еще, Богу в рай, подписывать договор?» Великий Бес, одетый пиратом, так и подпрыгнул — не может он слышать имени Божьего, даже если кто кощунствует. «Чтож, пойдем ко дну!» — взвыл он. «Пойдем ко дну!» — откликнулись Владетели, — и говорят, пред-полагают, — Мендиверсуа перевел дух, — что так они и сгинули на дне.